Bekaa Valley combat

Интервью представителя израильских ВВС о боях в Ливане, данное корреспонденту журнала "Flight International". *** отмечены правки израильской цензуры. Имя представителя не указано.

F.I.: Какие самолеты использовались во время недавней операции в Ливане, и каковы были их роли?

IAF: В этой войне впервые были широко использованы самолеты Kfir. При выполнении некоторых задач им удалось добиться большего успеха, чем F-15 и F-16. Может быть, даже большего, чем мы предполагали. А может, мы сами точно не знали, чего ждать. Все всегда говорят о F-15 и F-16, но в этой кампании на их долю выпала относительно небольшая часть работы.

F.I.: И какой же самолет был «рабочей лошадкой»?

IAF: Kfir и Phantom.

F.I.: Как они использовались?

IAF: В основном, для ударов по наземным целям, но иногда и в ходе воздушных боев. Причем, по соотношению потерь в воздушных боях они не уступали F-15 и F-16. Я не говорю что, они равны, разумеется, F-15 и F-16 - гораздо более лучшие и передовые самолеты. Но иногда гораздо важнее не то, как выглядит кабина самолета, а кто в ней сидит. В роли истребителя Kfir и F-4 выступили успешно, хотя главным образом они использовались для ударов по наземным целям, где Kfir продемонстрировал поразительную точность.

F.I.: Что значит «точность»?

IAF: Kfir’ы и Phantom’ы очень точно поражали танки или артиллерию, а также цели в непосредственной близости от позиций наших войск. A-4 использовались только для непосредственной авиационной поддержки.

F.I.: А что можно сказать о новых противотанковых системах, поражающих цель сверху?

IAF: Я не знаю кто вам о них рассказывал, но я о них не знаю. Мы использовали против танков различные системы. Обычное вооружение ***, наподобие противотанковых ракет и НУРСов оказалось весьма эффективным. Особенно в сочетании c точностью, которую обеспечивает наша новая инерционная платформа и системы прицеливания, установленные на самолетах A-4, F-4 и Kfir. В качестве основного противотанкового средства использовались НУРС Zuni и ракеты 2,75 дюйма, однако обычные бомбы также весьма эффективны против T-34, T-55 и T-62, но не против T-72.

F.I.: Почему?

IAF: У Т-72 более толстая броня, и нам так и не представилась возможность нанести по ним бомбовый удар, поэтому мы просто не знаем. Собственно говоря, нам не достался ни один Т-72 – сирийцы забрали все машины с собой. Мы захватили только танки, подбитые армейскими частями - танки, разрушенные, с воздуха остались в руках сирийцев. У нас нет подбитых Т-72, чтобы установить, каким оружием они выведены из строя. Мы использовали бомбы, ракеты, *** и наземные ракетные комплексы TOW. Принимая во внимание дистанции, с которых велся огонь, мы не можем сказать были это Т-62 или Т-72.

F.I.: Делаете ли вы вывод, что противотанковые системы, поражающие цель сверху, могут вывести Т-72 из строя?

IAF: Сверху броня гораздо тоньше, чем спереди… это правда, что сверху обычно тоньше.

F.I.: Какие уроки вы вынесли из этой войны и повлекут ли они за собой какие-нибудь изменения в системах вооружения?

IAF: Выступая на собрании генерального штаба, я начал с того, что нам надо быть очень осторожными при выводе уроков из этой очень лимитированной, очень ограниченной войны. Мы сделали гораздо меньше вылетов, чем могли бы. Мы могли летать в 3-4 раза больше. Мы летали на участке от 15 до 30 миль, мы не пересекали сирийскую границу, и мы не атаковали их военные базы и стратегические цели. Некоторые вещи, техника и тактика здесь и там, некоторое системы вооружения и самолеты, которые мы использовали – наши предположения и оценки несколько разошлись с реальностью, но все это на микро, а не на макро уровне. На макро уровне мы, может быть, и сделали некоторые выводы, но я не могу рассказать вам о них – это то, что мы можем начать использовать уже на следующей неделе. Что касается анализа потерь, я могу сообщить, что было сбито *** ударных самолетов противника, *** их вертолетов (Газелей) и *** перехватчиков.

F.I.: А как насчет разведывательных МиГ-25?

IAF: До начала войны мы сбили два МиГ-25, но это были перехватчики.

F.I.: Как они были сбиты?

IAF: Мы не собираемся раскрывать эту информацию.

F.I.: Что можно сказать о Foxbat’е в сравнении с F-15?

IAF: Он быстр только на больших высотах, но отличается плохой маневренностью; на низких высотах он очень неповоротлив, а его скорость ограничена. Он тяжел и отличается очень плохой обзорностью. С F-15 все с точностью до наоборот.

F.I.: То есть, ничего общего с F-15?

IAF: Ничего. Может быть в России, но не в Сирии. В нашей ситуации его не с чем сравнивать. Я могу сравнивать его скорость разворота и скороподъемность, опираясь на данные справочника Jane. Но я не могу давать оценки ситуации, которой никогда не будет. Поэтому, если делать сравнения с Kfir, Phantom или F-15, то все это будет чистой воды теория. Мое мнение, именно мнение, а не оценка: русские самолеты очень хороши, если судить по тому, что мы знаем о их возможностях и по их способностям, которые мы видели своими глазами. Проблема в том, что их сирийские пилоты ошибались в выборе места и времени. Их манеру пилотирования трудно понять, поэтому их потери и были столь велики.

F.I.: Это недостаток пилотов или командования?

IAF: Полагаю, что и то, и другое. Может быть, все начиналось с неправильных командных решений, которые не успевали за событиями на земле. А пилоты вели себя так, как будто не могли предотвратить нежелательный для себя ход событий, или просто не знали, как сбивать наши самолеты. Это странно, поскольку в войне 1973 сирийцы вели себя агрессивно. В этот раз все было по другому, поэтому очень трудно сравнивать самолеты. Если бы у сирийцев были лучшие в мире самолеты, но та же манера ведения боевых действия, то результаты были бы точно такими же без малейших изменений с нашей стороны. Это поражение тактики, а не техники. Посмотрите на район боевых действий и учтите, что мы не могли перелетать сирийскую границу. Они были в двух минутах лета от своих авиабаз, мы – в 10-40 минутах, а некоторые самолеты летали в пустыню Негев из Овды. Большинство потерь - 85-90 % - приходится на долину Бекаа – это меньше чем в минуте лета от сирийской границы. У нас было только две минуты, чтобы пересечь район боевых действий, если они хотели убраться из долины Бекаа и мы не преследовали их за сирийской границей. Для нас это было нелегко, может быть, и для них тоже.

F.I.: По вашим словам складывается впечатления, что сирийцы были легкой мишенью.

IAF: Они производили пуски ракет, они сражались, но весьма своеобразно. Я не имел в виду, что они были легкой добычей, но им явно не хватало чувства тактики. Может быть, с их точки зрения лучшей тактикой было побыстрее убраться – я не знаю. Но результаты показывают, что это было странно – мы до сих пор пытаемся оценить, что же они пытались делать.

F.I.: Ограничения на район боевых действия, не привели они к тому, что основным оружием боев стали пушки, а не ракеты?

IAF: Мы сбили много самолетов противника с помощью авиапушек, большой процент приходится на наши собственные ракеты Shafrir, и кое-что выпало на долю ракет Sidewinder всех типов, которые состоят у нас на вооружении. Поразительно, но процент сбитых с помощью авиапушек оказался гораздо больше, чем мы предполагали. Очень ограниченный район боевых действий и большое количество самолетов вынуждали нас на сильное сближение с противником для визуальной идентификации, а на малых дистанциях мы использовали авиапушки.

F.I.: Вы использовали ракеты Sparrow за пределами визуальной дальности?

IAF: Мы не могли. Мы использовали Sparrow, но только в пределах визуальной дальности.

F.I.: Какие ракеты оказались наиболее эффективными?

IAF: Shafrir, но и некоторые типы ракет Sidewinder тоже оказались весьма эффективными.

F.I.: Какие типы систем РЭБ использовались?

IAF: Вы ведь не ожидаете, что мы ответим? Средства электронной борьбы использовались всегда и везде, обеими сторонами.

F.I.: Насколько эффективными оказались самолеты Hawkeye?

IAF: Они использовались все время. Hawkeye помогает дополнить картину, которую дают наземные радары, и позволяет нам обнаруживать новые цели по мере их взлета в районе 200 миль.

F.I.: Как вы боролись с батареями зенитных ракет.

IAF: Трудно будет сформулировать это для печати, так как мы еще не закончили борьбу с ними. Скажу, что это оказалось проще, чем предполагалось в прессе. Если я скажу, что мы сделали это с помощью обычных железных авиабомб, вы мне не поверите. Но мы действительно так и действовали – последовательные бомбовые удары с низких высот. Это правда, что мы использовали и много обманных приемов, отражатели и средства электронной борьбы тоже оказали нам большую помощь, но мы разрушили их с помощью бомб.

F.I.: Как сирийцы противодействовали вашим атакам?

IAF: У них самая сложная и плотная система ракетная система ПВО в мире: SAM-6, SAM-3, SAM-2. В каждом бою у них было по 3-4 радара Gun Dishes (радар управления огнем, используемый в системах SAM-9 и ZSU-23-4), плюс зенитные орудия калибра 23, 37 и 57мм. Они знали, что мы собираемся атаковать. Они ждали нас и были готовы. Единственная вещь, на которую они чересчур полагались – это зенитные ракеты. Может быть, по причине их успеха в начале войны 1973 года. Тогда в течении нескольких дней мы боролись с египетскими бронированными частями, которые пересекали Суэцкий канал и поэтому мы были уязвимы для зенитных ракет. Но позже мы уничтожили 43 зенитные батареи, расположенные на территории Египта. Если сирийцы изучали итоги той войны, то могли заметить, что мы сделали это теми же методами, что и сейчас. Сирийцы вкладывали 75% своего военного бюджета в систему ПВО. Они увеличили количество зенитных батарей в три раза по сравнению с 1973 годом. В зенитных частях служит 80000 лучших солдат – все только с образованием. В результате, без экипажей осталась 1000 танков. Не знаю…они были так уверены, что мы сложим головы на их ПВО. Может быть, их заставили поверить, что мобильность решит все их проблемы. Они забыли, что когда вы мобильны, вы теряете преимущества бетонных укрытий и достаточно одной кассетной бомбы, чтобы уничтожить целую зенитную батарею. Остается только ее найти.

F.I.: Что можно сказать об использовании беспилотных самолетов против зенитных ракет?

IAF: Мы использовали беспилотные самолеты, но не только для борьбы с зенитными ракетами. Роль беспилотных аппаратов чересчур преувеличивается прессой. Это новое оружие. На протяжении войны мы использовали его для ударов по батареям зенитных ракет, но главным образом беспилотные самолеты применялись для разведки местонахождения наземных сил противника. Мы использовали дистанционно пилотируемые аппараты в различных целях. Как разведчики и постановщики помех. Мы использовали мини-ДПЛА (IAI Scout). Но пресса все же очень преувеличивает использование беспилотных самолетов. Полагаю, что мы пока сами точно не знаем, что значит действовать подобным оружием.

F.I.: Насколько были эффективны зенитные ракеты противника?

IAF: Я уже упоминал войну 1973 года. Не знаю, знаете ли вы, но тогда сирийцы и египтяне выпустили 2600 ракет «земля-воздух». Они сбили только 39 самолетов. Остальные 102 самолета мы потеряли от огня зенитной артиллерии. Между прочим, они сбили 45 своих самолетов. Возможности их ракетной системы ПВО были преувеличены. Они полагали, что обеспечат надежную защиту – чистое небо под ракетным зонтиком. Поэтому и вкладывали столько денег. Но в этой войне они потеряли 100 самолетов и все зенитно-ракетные комплексы в Ливане. Полагаю, сирийцы сегодня находятся в затруднительном положении.

F.I.: То есть, перед русскими тоже стоит дилемма противовоздушной обороны?

IAF: Да.

F.I.: Это недостатки техники или тактики? Если бы зенитно-ракетными батареями управляли израильтяне – были бы результаты другими?

IAF: Не думаю. Они допустили несколько ошибок, но они сделали все, что могли сделать с той техникой, что у них была. Я полагаю, что недостатки зенитно-ракетных систем таковы, что для нас они никогда не станут главным оружием.

F.I.: Почему?

IAF: Это пассивная система. Вы вкладывает деньги и людские ресурсы в систему, которая сидит и ждет, когда над ней начнут пролетать самолеты противника. Самолеты можно использовать и для других целей. Я упоминал о 2600 пусках в войне 73 года. Мы тогда выпустили 40-50 ракет Hawk и сбили 22 МиГа.

F.I.: То есть, Hawk – это отличное оружие?

IAF: Мы использовали Hawk по-другому. Не потому, что Hawk лучше. Если бы у нас были SA-2s, SA-6s или SA-8, мы использовали бы их точно также. Мы запускаем ракеты, только когда идентифицировали цель, как противника. Они же стреляют всегда, даже если не могут определить свой это или чужой.

F.I.: Почему же они не сбивали свои цели в эту войну?

IAF: Мы об этом позаботились

F.I.: Как?

IAF: (Смеясь) Хотел бы я знать!

F.I.: Как проявили себя ваши ударные вертолеты?

IAF: Мы использовали два типа машин: Bell AH-1 Cobra и Hughes 500 MD Defender. Они применялись в небольших количествах и с большой осторожностью, главным образом потому, что у нас был небольшой опыт работы с подобным оружием. Я не могу отрицать, что мы добились неплохого успеха, но с другой стороны, живучесть ударного вертолета, особенно в тех условиях, что мы действовали, *** она очень низка в сравнении с истребителем. Это так, если только не тщательное планирование, чем мы и занимались. Мы очень тщательно планировали каждый вылет, поэтому и добились приемлемого, хотя и не очень высокого уровня живучести.

F.I.: То есть, были сбитые Cobra или Defender?

IAF: Мы потеряли один вертолет Cobra, и для нас это много, ***.

F.I.: Вы предпочли Kfir’ы вертолетам для атак наземных целей?

IAF: Не делайте наставлений на основе этой войны. Если бы 3000 вражеских танков вторглись на Голанские высоты, в первые часы лучшим оружием были бы Cobra и Defender. Именно поэтому мы и приобрели их. Но в условиях боевых действий, которые мы вели в Ливане, вертолеты действовали в «незачищенных» районах и их уязвимость была велика. В той ситуации Kfir’ы были гораздо более эффективны. Но не торопитесь с неверными выводами. Cobra может отличным оружием и может быть плохим оружием – все зависит от различных угроз в различных районах. Мы не были разочарованы в характеристиках вертолета Cobra - мы заранее знали, что это не лучшее оружие для этого района. Но с их помощью мы уничтожили *** танков и *** других целей, таких как системы залпового огня, бронетранспортеры и артиллерийские установки. Суммируя, я могу сказать, что Cobra может быть эффективным оружием, ее живучесть – нет.

F.I.: Почему?

IAF: Потому, что он летает на низких высотах и незащищен – любой солдат, вооруженный автоматом Калашникова, может сбить его. Очень просто.

F.I.: На протяжении этого интервью вы несколько раз выделяли фактор качества подготовки в боях с сирийцами. Почему израильские пилоты столь хороши?.

IAF: Я не думаю, что мы настолько хороши. Я думаю, что нам нужно пройти долгий путь, чтобы стать настолько хорошими, как о нас говорят. Что мы делаем на протяжении тренировок и всей каждодневной работы в перерывах между войнами, и я думаю это неотъемлемая часть, так это очень жестко отбираем людей. Мы оставляем только лучших. Это система ежедневных состязаний.

F.I.: Чем отличается ваша методика обучения пилотов от других ВВС?

IAF: Почти по всем пунктам. Больше рассудочности в полете, методы использования самолетов и полномочия, которыми у нас наделены командиры эскадронов. Мы поручаем, но не диктуем им из центрального офиса, как делать те или иные вещи. Мы хотим результатов. И мы позволяем им самостоятельно искать правильные пути для достижения результатов. В отличие от ВВС других государств, у нас нет толстых книг, в которых было бы описано, как делать всевозможные вещи. Каждая эскадрилья имеет свои собственные правила и происходит постоянный обмен идей. В результате мы имеем целый спектр идей, тактических и пилотажных приемов, которые и повышают общий уровень. Вместе с постоянным отбором лучших и широкими полномочиями на низовых уровнях управления, это обеспечивает высокий уровень боевого мастерства. Но до совершенства нам далеко. Вы скажете, что в этой войне мы одержали несколько побед, но если бы вы поприсутствовали на разборах полетов, вы могли бы подумать, что мы обсуждаем ужасное поражение, в результате которого израильские ВВС были полностью уничтожены. Найти, что было неправильно - именно так рассуждают наши люди.

Статью набрал и прислал В.Михалин