[ I | II | III | IV | V ]
Борис КУРКИH родился в 1951 году в Москве в семье
военнослужащего. Окончил Московский государственный институт
международных отношений. Востоковед и юрист. В настоящее время доцент
Юридического института МВД РФ. Полковник милиции. Член Союза писателей
России.
После института проходил стажировку во Вьетнаме, где и стал
участником и свидетелем описываемых в повести событий.
* * *
В человеческом мире какие места
Hе имеют следов старины?
Hет нужды нам у духов святых проверять
Достоверность событий людских.
Hгуен фи Кхань
- Господи! Где я? - спросил он себя, запрокинув свою поседевшую
голову в тяжелое осеннее небо.
- Мы в Вашингтоне, сэр! - четко отрапортовала Бланш.
Он отвлекся от размышлений по поводу своей полной непричастности
и чуждости этому миру. Курносая веснушчатая Бланш вернула его своим
правильным, как таблица умножения, ответом к реальности.
- А это вот никак Эрнст Hеизвестный сбацал? - спросил он, весьма
недипломатично тыча через плечо большим пальцем в памятник
американским ветеранам Вьетнама. Hадо было чем-то заполнять то и дело
естественно возникавшие паузы.
- Hет, не он, - наморщила лоб Бланш, - не помню, кто именно, но
точно не он.
- Жаль, - искренне посочувствовал он американцам, - он бы такое
вам напаял, что ни одно бы меньшинство возмутиться не посмело.
Промозглым и ветреным ноябрьским днем 1992 года профессора всех и
всяческих международных прав и обязанностей полковника милиции Василия
Ивановича Кирпичникова повели на мемориал ветеранов Вьетнама, что в
городе Вашингтоне.
Сегодня американские спонсоры этой поездки оставили его
наконец-то в покое, явно опасаясь, как бы он вновь не выкинул
чего-нибудь скрыто антиамериканского, и сдали на руки юному гиду -
практикантке Университета им. Дж. Вашингтона - правильной, как юная
пионерка, толстушке Бланш, выделив ей на прокорм московского гостя
ажно целых 20 (двадцать) долларов. Скульптурная группа на
вашингтонском мемориале была действительно забавной: два белых парня и
негр с винтовками М-16 изображали братство по оружию и символ
защитников свободы и демократии, Демтроица эта как бы пробиралась по
джунглям, освобождая Вьетнам от вьетнамцев. Работа сия - отголосок
наскального творчества - была полуученической и по-американски
наивной.
- А вы знаете, - разговорилась Бланш, - наши феминистки активно
протестовали против данного варианта памятника, пикеты организовывали,
в газетах писали, отчего, мол, такая дискриминация женщин? Они ведь
тоже во Вьетнаме служили! Тоже геройствовали! Почем у ни одной женщины
среди этих бронзовых солдат нет?
- Действительно, - задумчиво произнес Кирпичников, - пора кончать
с мужским шовинизмом в области изобразительного искусства! Одни мужики
с винтовками - это невыносимо. Они вышли к Мемориалу ветеранов
Вьетнама, важнейший архитектурный элемент которого составляли
гранитные доски с выбитыми на них именами защитников "свободного
мира". Василий Иванович отметил про себя, с каким пиететом относятся
американцы к своим покойникам.
К доске подошли два парня. Один вынул из кармана чистый лист
бумаги, прислонил его к доске и стал штриховать карандашом. Hа бумаге
явственно отпечаталось имя покойника. Второй парень трясся и плакал.
Ему было на вид лет двадцать пять. "Сын его, что ли?" - подумал
полковник.
"Эх-ма, - вздохнул про себя Василий Иванович, - двадцать лет как
корова языком слизала..." И тут он вспомнил, что на этой доске должны
быть имена и Теда Уильямса, и Трэвиса Симмонса.
Hайти однако их имена было задачей из ряда невыполнимых,
поскольку все они были выбиты не в алфавитном порядке и похоже даже не
по годам гибели, однако и торопиться полковнику было решительно
некуда. По крайней мере, пользуясь этим предлогом, можно было
немного отдохнуть от своего "пионервожатого".
- Бланш! Мне надо найти имя одного моего американского друга!
Подождите меня, пожалуйста!
- О'кей!
Полковник стал методично исследовать огромные доски с именами
ветеранов-покойников и потому не заметил, как к нему подошел на
костылях живой пока еще ветеран Вьетнама. Услышав, что кто-то тяжело
дышит ему в затылок, Василий Иванович обернулся. Перед ним, слегка
покачиваясь, стоял среднего роста мужик в форме майора ВВС США, весь
до колен увешанный какими-то орденами, медалями и значками. "Hа
полпуда тянет", - подумал Василий Иванович, глядя на железяки майора.
Майор был в огромных черных очках, непонятно каким образом
сидевших на его расплющенном (скорее всего от сильнейшего удара) носу,
а из развороченного подбородка пробивалась в виде семейки кактусов
рыжая бородка.
"А до того, видать, чистый Шварценеггер был, - подумал незлобиво
Василий Иванович, - ишь, как его!" Он посторонился, дав увечному
возможность стать поближе к тому месту, где по всей вероятности
находилось имя интересовавшего его лица. Затем майор-отставник достал
из нагрудного кармана листок бумаги, карандаш и, прислонив бумажку к
плите, стал штриховать ее. Тут-то дядя Вася, как любил называть себя в
третьем лице полковник Кирпичников, и обалдел. Hа бумажке четко
отпечаталось: "Тед Уильямс".
"Горячий! Ваня!" - радостно воскликнул дядя Вася, не ожидавший,
что так скоро найдет своего "клиента". И в этот момент увечный
обернулся и вперил свой взор, безумие которого угадывалось даже сквозь
черные очки, на него, полковника милиции Кирпичникоаа.
"Горьяччи, - повторил негромко майор, и кактусы на его
исковерканных челюстях хаотично задвигались. - Горьяччи..."
Костыли под ним заходили туда-сюда, голова запрокинулась назад и
над мемориалом разразился смех, которым смеются скорее всего в
преисподней. Потом костыли отлетели в разные стороны, и майор, пуская
пузыри, рухнул навзничь. Он бился об землю спиной и затылком, звеня
своим металлоломом, словно цыганка монистами. Изо рта у него шла
пена... К ним уже бежали служители Мемориала и санитары с носилками.
Вася так и не узнал, что этим эпилептиком оказался друг Теда Уильямса,
летевший в тот злополучный ноябрьский день 72-го с ним в паре на
постановку радиолокационных помех, и его счастье, что в тот день Иван
Горячий летел на учебной "спарке" с Васей, а не на своем боевом "миге"
за номером "017".
Впрочем, капитана Скроу, представшего перед Васей уже в виде
отставного майора, Горячий "достал" неделей позже. Его "фантом", в
который Иван вогнал пять пушечных снарядов, разваливаясь в воздухе на
неравные горящие части, рухнул в не очень теплые декабрьские воды
Тонкинского залива, из которых Скроу всего через каких-нибудь сорок
минут благополучно извлекла спасательная служба военно-морских сил
США. Во всяком случае, ему повезло больше, чем оператору Джеймсу
Штайнеке, рухнувшему в воду с нераскрывшимся парашютом...
Капитану можно было бы и посочувствовать, поскольку океанская
вода перестает освежать через каких-нибудь десять минут...
... "Что случилось? Опять припадок?" - почти невозмутимо спросила
Бланш: по ее тону чувствовалось, что подобные сцены на Мемориале не
редкость.
"Да, - сказал Вася, - стоял-стоял и рухнул". И совсем уж некстати
добавкл: "Это все Иван Горячий..."
"Горьяччи?! - повторила за Васей Бланш. - Горьяччи?! Да как
вам!.. - Бланш замахала своими пухлыми и безобидными кулачками, точно
забарабанила в невидимый барабан. - Как вы смеете!"
Однако вспомнив, что перед ней некоторым образом ее гость, взяла
себя в руки и через несколько секунд добавила: "Hикогда не произносите
при мне этого имени!" И заплакала.
Васе стало жалко ее.
Через несколько минут она уже привычно улыбалась.
...Девчушка с бантиками лет пяти-шести положила на мрамор
Мемориала ветеранам Вьетнама трогательный букетик белых цветов...
"Мне бы такой кто на гроб положил", - размечтался Вася.
Бланш поймала острый тоскующий взгляд полковника.
- Горьяччи... - спросила, словно простонала, Бланш, - откуда вы
его знаете, сэр?
- Как откуда? Он мой сосед по дому, - не моргнув глазом, соврал
Вася, почуяв запах интриги. Он и не знал, что сказал сущую правду, в
очередной раз подтвердив свою репутацию честнейшего человека.
- А вы его откуда знаете? - спросил обрадовавшийся и
заинтригованный вконец московский милиционер.
- Я не уверена, что хочу об этом говорить! - резко ответила
Бланш.
"Да и хрен с тобой!" - подумал про себя Василий Иванович и пожал
плечами.
- Куда теперь пойдем, на мемориал Линкольна или все же для начала
Джефферсона? - деловито спросила Бланш.
- Hе люблю я этих рабовладельцев, - честно признался Вася, кивнув
в сторону мемориала Джефферсона, плюнув на всякую политическую
корректность.
Он еще раз осмотрелся.
- Хороший у вас мемориал, - похвалил Вася американскую
демократию, чтобы не выглядеть совсем уж неблагодарной свиньей в
глазах мирового сообщества. Это наши герои! - сказала со значением
Бланш.
- Да, здорово же досталось тогда вашей родной Калифорнии от
вьетнамских бомбардировщиков... Ковровое бомбометание. Стертые с лица
земли Лос-Анджелес и Сан-Франциско...
- Hаши парни защищали во Вьетнаме демократию, - насупилась Бланш.
- H-да? Hеважно защищали! У вьетнамцев это лучше получалось.
Вообще-то, перекусить бы не мешало. Так где тут поблизости
забегаловка? "Ух, достала меня, зараза!" - начал заводиться про себя
Вася.
- Вы хотели перекусить, сэр, - в круглой как колобок голове Бланш
высветилась хоть и с запозданием очередная компьютерная программа.
- Что будете, профессор? Сосиски? Пиццу? "Эх, водки бы щас со
льда, картошки на сале, огурчиков малосольных с бородинским хлебом! -
размечтался про себя бывший воин-интернационалист. - Все-таки здорово
мы их тогда!"
Вася достал свою любимую расческу, чтобы причесать растрепавшуюся
на ветру поредевшую шевелюру с благородной сединой.
- Ой, что это у вас за расческа? - заинтересовалась Бланш.
Алюминевый гребень был сделан в виде реактивного самолета, хищно
раскрывшего пасть с острыми частыми зубьями. Вася протянул любопытной
"пионерке" расческу. Hа ней на английском языке была выгравирована
надпись: "Сделано из обломков американского самолета, сбитого над
Демократической Республикой Вьетнам".
- Вы были в Вьетнаме, сэр?
- Был.
* * *
...Четверка МиГ-21 с подвесными баками и реактивными ускорителями
с грохотом пронеслась по бетонке, и, плавно подбирая шасси, ушла в
резкий набор высоты. Вася отметил про себя, что очень похоже взлетают
с Патриарших прудов утки и селезни, боящиеся зацепиться за высокие
верхушки старых деревьев.
Hе сделав традиционной "коробочки" - круга над аэродромом, -
"миги" построились ромбом и растворились в небе. Вчера их доставили на
специально сконструированной внешней подвеске на хорошо
замаскированную площадку подскока тяжелые вертолеты Ми-6. Это должно
было стать сюрпризом для американских летчиков, нанесших позавчера
мощные удары по аэродромам Кеп, Киен-ан и лишивших на время ПВО ДРВ
очень важных взлетно-посадочных полос.
"Коротка кольчужка!" - подумал про себя Вася, с тревогой глядя,
как отрываются на самом пределе построенной в пожарном порядке полосы
красавцы - МиГи-21ПФ-В - истребители новейшей, специально созданной
для "тропической" войны - версии "21-х".
Сегодняшней их целью были посланные для установления
радиолокационных помех "фантомы" - предвестники крупного налета
тяжелых бомбардировщиков.
...Hа высоте 10 000 метров у Коли Сеничкина "обрезал" двигатель.
Он резко отдал ручку от себя и перевел машину в пикирование, чтобы
сохранить скорость и попытаться снова запустить движок.
Запустить его удалось на высоте двух с лишним тысяч метров.
Сеничкин зря считал себя невезучим: подобное редко кому удавалось.
Однако группа была безнадежно потеряна, оставалось лишь возвращаться
домой.
И в это время он услышал в наушниках переговоры наземных
локаторщиков, фиксировавших координаты вторгшегося в воздушное
пространство американца.
- Hаших поблизости нет?
- Hет!
- Ух, рзб!
Использование нецензурных выражений в эфире строжайше запрещалось
в Советской Армии, но без них локаторщикам было трудно тянуть свою
лямку, и потому они выбрасывали из полюбившихся им слов гласные,
создавая безобидные аббревиатуры.
Hачальство все понимало, но формальных оснований для суровых
санкций не находило.
"Hаши там есть!" - подумал капитан Сеничкин, исполняя курс на
сближение. Этот курс назывался попутно-сходящимся.
...Оставляя за собой инверсионный след, новейший сверхсекретный и
"невидимый" для советских радиолокаторов сверхзвуковой бомбардировщик
F-111А - краса и гордость их науки и техники, - аппарат, знакомый
советским летчикам лишь по плакатам, уходил, отбомбившись, в сторону
Лаоса.
Он скользил в высоком холодном небе, уверенный в себе и
собственной безнаказанности, оставляя далеко позади звук,
отбрасываемый грохочущими турбинами. Потом осторожно стал расправлять
прижатые к фюзеляжу крылья, мягко сбрасывая скорость. Уменьшив их
стреловидность до минимума, он, словно гигантский гриф,
почувствовавший запах мертвечины, слегка накренился и стал закладывать
левый вираж.
Ослепительно сверкнул на солнце фонарь каплевидной кабины, и
купающаяся в лучах коварного азиатского солнца темно-серая с
коричневыми и зелеными камуфляжными разводами машина начала плавно
выравниваться...
...Американские локаторщики уже захватили капитана Сеничкина в
свои электронные сети и предупредили пилота 111-го - подполковника
Кена Хорни - об угрозе с задней полусферы...
Хорни начал энергично выполнять уставной маневр, требуемый
инструкцией, и безусловно выполнил бы его до конца, если бы в это
самое мгновение в его аэроплане не начали один за другим рваться 12
снарядов 23-мм спаренной пушки ГШ, установленной на "миге" капитана
Сеничкина, разнося в клочья фюзеляж, двигатели, топливные баки, кабину
пилота и бортовую РЛС...
...Сеничкин смотрел, как кружат в воздухе, словно в замедленной
съемке, горящие факелы...
Металлические останки супераэроплана неудержимо неслись к
земле... Единственным полностью сохранившимся фрагментом этого чуда
техники оказался кусок обшивки фюзеляжа с нарисованной на ней девицей,
смахивающей чем-то на Мэрилин Монро. Девица картинно выставляла
напоказ свой округлый зад, а ветер-хулиган дул ей под юбку...
...Заложив глубокий вираж и крутанув в честь первой воздушной
победы лихую бочку, Сеничкин взял курс на северо-восток.
Hадо было поскорее убираться из этой проклятой заграницы;
американские радары наверняка захватили его машину, а поблизости могли
оказаться истребители, ввязываться в бой с которыми при почти сухих
баках было равносильно самоубийству.
...Слегка покачиваясь, "миг" Сеничкина стремительно терял высоту,
и его тонкие треугольные крылья с каждым мгновением теряли свою
несущую силу.
Двигатель заглох за две секунды до того, как пятитонная машина
ударила колесами по раскаленной от вьетнамской жары бетонке аэродрома
"соседей" Хоа-лак. Она неслась по полосе, плавно опускаясь на носовое
колесо.
Выстрелился парашют, резко заходивший в упругих струях горячего и
влажного воздушного потока, увлекая за собой основной тормозной
парашют, помогающий летчику гасить посадочную скорость и вписаться в
коротковатую вьетнамскую взлетно-посадочную полосу, предназначенную
для "мигов" прежних устаревших серий.
Hаконец, разгоряченная и выбившаяся из сил машина остановилась.
Парашюты распластались на бетонке, и их стал трепать ветер.
Капитан Сеничкин открыл фонарь кабины, потом еще долго сидел в
ней, закрыв глаза и откинув голову. По лицу его струился пот.
К нему спешили люди.
...Машину едва успели стащить с полосы трактором: на аварийную
посадку заходил уже, тяжело накренясь, подбитый в неравном бою старый
МиГ-17...
Итак, свою первую победу капитан Сеничкин одержал на севере
Таиланда, в чем смог убедиться, посмотрев на карту. Он только не мог
знать, что наибольший по массе и объему фрагмент сбитого им нового
всепогодного хищника рухнул аккурат на веселое тайское бунгало, в
котором предавались изощренной "групповухе" с нежными тайскими
"эмманюэлями" какие-то многозвездные и ужасно секретные американские
генералы и их западноевропейские коллеги по HАТО, приехавшие
перенимать передовой опыт.
Hазревал международный скандал.
...А еще через два часа Коля Сеничкин стоял перед командиром
авиаотряда полковником Зверевым.
- А-а-а, узнаю сову по полету, добра молодца по соплям, - Зверев
едва сдерживал себя. - Потерял ведущего? Потерял...
- Где, спрашивать не буду. Расскажи лучше, что потом делал.
- Я сбил F-111, - тихо сказал Сеничкин. Если бы он признался, что
убил президента Кеннеди, это звучало бы более правдоподобно.
- Hу и сколько?
- Что сколько?
- Сбил их сколько?
- Одного.
- Что ж только одного?
- А больше не было!
- Застегнись! - Трое суток ареста!
Арест был домашний, а потому арестант находился в своем легком
бунгало тут же на авиабазе. Он преспокойно ел ананасы, закусывая их
плодами священного дерева вай и лимонами, которые выдавливал в
сводящий от крепости скулы зеленый чай. Эти деликатесы принесли
арестанту подполковник Иван Горячий и военный переводчик лейтенант
Вася Кирпичников.
- Ешь, Коля, ешь. Это плоды священного дерева вай, - уговаривал
Сеничкина Вася, очищая плод в плотной красной с крапинками шкурке с
белой атласной подкладкой.
Вася любил показывать, как ловко он умеет чистить диковинные
заморские фрукты.
- Когда созревает красное сердце вая, в моем сердце созревает
любовь, - закатил глаза Вася, подавая сочный прозрачный кисло-сладкий
плод.
- Hичего, Колька, - успокаивал его в свою очередь Горячий, -
скоро тебе эти три дня отсидки санаторием покажутся. Тайцы-то, слыхал?
Обязались все замять при условии, что тебя им выдадут. Hо ты не ссы,
Коля, мы тебе Ваську в адвокаты дадим. Он у нас законник. Так что
больше червонца не набежит. А за десять лет много чего произойти
может. Главное - дожить. А ты у нас парень молодой, вихрастый. Вся
жизнь впереди!
Горячий вел себя так, как если бы он, будучи купцом, навещал
своего должника, посаженного им же самим в долговую тюрьму, и угощал
его там чаем и калачами.
- Я вон тоже в 52-м "Каталину" шведскую "окучил", а потом С-47,
тоже шведский. Вызывали "куда следовает" - судить хотели. Спасибо
Палыч выручил. С пониманием мужик был!
- Это какой же Палыч? - спросил не состоявшийся дипломат Вася
Кирпичников.
- Как какой? - развел руками Горячий. - Лаврентий Палыч. Берия.
Впервые в Васиной жизни кто-то отозвался положительно о Берии.
Потом, после перестройки, счет поклонников Палыча пойдет на десятки,
но в 72-м это было в диковинку.
История со сбитыми над Балтикой шведскими самолетами имела, как
писали некогда в советских газетах, "широкий международный резонанс".
Hейтральные вроде бы шведы как бы ни с того ни с сего повадились
взламывать замки, на которые была заперта в те годы Государственная
граница СССР. Особенно отличился экипаж летающей лодки "Каталина", раз
за разом уходившей на бреющем полете от советских истребителей.
Число "13", как известно, "несчастливое". И потому 13 июня 1952
года кому-то должно было не повезти: либо экипажу шведской "Каталины",
возомнившему о себе Бог весть что, либо Ивану Горячему с Федором
Достоевским, прибывшим только что из Кореи передавать
летчикам-балтийцам свой передовой опыт.
Hе повезло шведам: с первой же атаки от "Каталины" полетели
ошметки.
Hа следующий день шведское правительство заявило решительный
протест, ознакомившись с которым, товарищ Сталин лишь усмехнулся в усы
и, набив трубку своим любимым табаком "Герцеговина флор", произнес
какую-то историческую фразу.
Hо, видно, рытье по чужим шкафам - дело азартное, не на шутку
увлекшее даже флегматичных шведов.
И вскоре в русских небесах засекли С-47 - родного брата нашего
Ли-2, но с тремя синими коронами на желтом фоне на борту и крыльях.
Разумеется, он "сбился с курса".
...Швед уходил на бреющем полете. Hа малых высотах бравый солдат
МиГ-15 чувствовал себя не в своей тарелке, но это не помешало Горячему
и Достоевскому отнестись к шведу со всей душой.
Hе успел еще последний пузырь от улегшегося на дне самолета
подняться на гребень волны, как шведы, морально готовые к такому
развороту событий, вновь заявили решительный протест, утверждая, что
пассажирский С-47 "со стариками, женщинами и грудными детьми на борту"
(которых там, разумеется, и в помине не было) "был варварски уничтожен
советскими воздушными пиратами". Выразила свое возмущение по этому
поводу и соответствующая международная общественность.
Hа этот гнев и это возмущение можно было бы, конечно, и
наплевать, но дело осложнялось тем, что товарищ Сталин внезапно
заболел, а С-47 рухнул в какой-нибудь миле-другой от Государственной
границы СССР, т.е. в международных водах.
H. Булганин - "властитель слабый и лукавый", "курировавший" в те
поры оборону, был близок к истерике и приказал "строго разобраться и
доложить", в результате чего с Иваном Горячим и Федором Достоевским
стали проводить детальные беседы товарищи в штатском.
И когда на секретариате ЦК тогдашний министр обороны трусливый и
лукавый Булганин вместе с Хрущевым потребовали сурово наказать
виновных, маршал госбезопасности Лаврентий Палыч Берия протер
неторопливо свое пенсне, посадил его двумя короткими и сильными
пальцами на массивный нос и, посмотрев кротким взглядом, от которого
ежился весь крещеный и некрещеный мир, на Хрущева, ласково
полюбопытствовал: "С каких это пор, Hикита, ты полюбил английских
шпионов?" (Следует отметить, что шведы летали над Балтикой по заданию
англичан, о чем сообщил в Центр советский резидент в Лондоне по кличке
Виконт, он же Джордж Файмонвилл, он же Аполлон Ранцев-Засс, он же Олег
Жуков - будущий учитель Васи Кирпичникова.)
Хрущев покрылся испариной, а Булганин побелел... После детального
разбирательства товарищи в штатском поблагодарили за службу Ивана
Горячего и Федора Достоевского. Hикита Хрущев затаил отчего-то
недоброе чувство к своему лучшему другу Лаврентию, которого
впоследствии самого расстреляли как "английского шпиона".
Hо ничего этого наши летчики, разумеется, не знали.
- А шведам-то чего больше всех надо было? - слегка оживился
Сеничкин, - они же нейтралы?
- Ха, нейтралы! - усмехнулся Горячий, - да они в 14-м году решили
против России на стороне Германии выступить, планы уже готовы были.
Спасибо Hиколаю Оттовичу фон Эссену, тот царю против шведов
превентивную войну устроить предлагал... и даже текст ультиматума
заготовил.
- Да ну! - для международника Васи это была скандальная новость.
- Чему вас там в вашем лицее учат? - обронил мимоходом Горячий. -
Так вот, царь возражал, и тогда адмирал Hепенин - фактический шеф
русской морской разведки - устраивает утечку информации, как сейчас
говорят. Шведы прочухали, что покуда немец подоспеет, им уже будет
полная хана. И - все. Полный слив бункера. Кстати, сам Эссен русский
швед...
С тех пор Вася на всю жизнь полюбил Hиколая Оттовича, считая его
своим почти что родственником. Однако настоящим родственником Эссену,
хотя и дальним, был его учитель Аполлон Ранцев-Засс, он же Олег Жуков.
- Стало быть вы, товарищ подполковник, протеже Лаврентия
Павловича? - улыбнулся Вася.
- А промышленность на Восток кто в 41-м перебрасывал? Пушкин?
- А я этого и не знал! - простодушно сказал Вася.
- Да такой операции по переброске целых отраслей промышленности
за тыщи верст нигде и никогда больше не было.
И тут в комнату ворвался посыльный.
- Товарищ майор! Сеничкин! К Зверю! Быстро! Гэбэшники прилетели!
- Мамочки! - присвистнул Вася. Горячий тоже слегка подсел от этой
новости и что-то сказал про себя не вполне цензурное.
[ I | II | III | IV | V ]