Начало
На правах самоосознания.
Левон Геворкян.
 


    Левон - мой старый знакомый фидошник. Вот иногда выдаёт такие опусы. Мне нравится :)
    Вечерело. Уставшее за день солнце почти коснулось горизонта, надеясь
задержаться там, поваляться на вершинах елей, окаймлявших болото, не подозревая
о том, что сразу за горизонтом его уже поджидают хмурые сибирские мужики с
ломами, кувалдами и разнарядкой на исполнение проекта "Закат солнца вручную".
    Откуда-то с опушки доносилось натужное пыхтение - там, причиняя невыносимую
боль и нанося друг другу тяжелые увечья своими острыми иголками, размножались
ежики. Hовый русский, поникнув некогда гордо растопыренными пальцами, тупо
взирал на задок своего мерса, на котором красовалась одинокая цифра "6" и
проглядывали следы нулей, походя сколотых шутницей Дено Минацией. Пролетел
вертолет, к брюшному крюку которого была привязана корова, совершенно
одуревшая, с вылупленными глазами и болтающимся языком. Бедное животное
совершенно забыло, кто оно такое, и никак не могло издать подобающего ситуации 
звука. Мыслительный процесс давался ей с огромным трудом, время от времени
скотинка закатывала глаза и бормотала: "Фля... Кря... Хрю?.. тьфу, мля. КААААР!
не, не то. Мурлык?! Ой.  Блин. Билиинн..."
    Hовый русский перевел тупой взгляд на небо и изрек:
    - Hе поал, в натуре!
    Из вертолета высунулась усатая кошачья морда и гордо крикнула:
    - Ммоя бурренка, что хочу, то и делаюмррр!
    Корова вышла из ступора и, осознав себя, одухотворенно замычала басом,
срывающимся в инфразвук, от которого в болоте всплыли кверху брюхом три русалки
и бобер.
    Вертолет улетел, новый русский, перекрестясь врастопырку, сел в
новообретенную "шестерку" и укатил прочь.
    Смеркалось. Из-за горизонта раздавалось уханье, скрип ломов, удары кувалдой
по чему-то мягкому и команды на русском руководящем: "Поднажми-ии! Заворачивай!
Заворачивай!! Закатывай его тудыть, инфекциа вульгарис! Раз, два, взяли-и!
Три-четыре, покатили-и!"
    Через весь небосклон, окрашенный багровым там, где вырывалось из рук
рабочих солнце, и плавно переходящим в фиолетовый там, где в засаде притаилась 
луна, потянулся косяк креветок с очень, очень грустными глазами. Они знали, что
не перенесут полета на нерест к экватору, этого первого и последнего в их жизни
чуда.
    Из болота, хлюпая жижей и дрожа всем телом, вылез на корягу старый,
видавший виды матерый пельмень, недоваренный еще пять лет назад бабой Ягой и
потому выкинутый из окошка избушки на цыплячьих окорочках вздорной старухой в
это самое болото. За время, проведенное в обществе нечисти, пельмень покрылся
твердой чешуей и завел дурную привычку заскакивать в рот, а то и в какие другие
места русалкам, которым сии происки пельменизма были весьма неприятны, впрочем,
теперь им было все до фонаря, того самого единственного на всю округу фонаря,
что стоял, покосившийся и тусклый, на краю болота...
    Пельмень, почуяв грядущее одиночество, глубоко вздохнул, окинул тусклым
взглядом унылый пейзаж, и плюхнулся в болото - спинкой вперед... Hо не успела
успокоиться поверхность проклятого водоема, как из-под нее с криком "Hет моей
больше моченьки жить так!!!" вырвался наш взбалмошный недоваренный знакомый,
завис в мертвой точке, расправил невесть откуда взявшиеся лебединые крылья,
неумело взмахнул ими, и... полетел... на юг, вслед креветкам с грустными
глазами, навстречу свободе, ветру и теплым водам океана, ибо только он один
знал, что такое светлые чувства, которые оказались в силах окрылить даже его...
    ...Hа болото спускалась ночь.

    Yours truly,
    Levon.

    P.S. Копирайты на отдельные фразы, сюжеты и словосочетания расставить по
вкусу.
© Левон Геворкян

[ Назад | Вперёд | =KRoN= ] 09.12.1999