Вечерело. Уставшее за день солнце почти коснулось горизонта, надеясь задержаться там, поваляться на вершинах елей, окаймлявших болото, не подозревая о том, что сразу за горизонтом его уже поджидают хмурые сибирские мужики с ломами, кувалдами и разнарядкой на исполнение проекта "Закат солнца вручную". Откуда-то с опушки доносилось натужное пыхтение - там, причиняя невыносимую боль и нанося друг другу тяжелые увечья своими острыми иголками, размножались ежики. Hовый русский, поникнув некогда гордо растопыренными пальцами, тупо взирал на задок своего мерса, на котором красовалась одинокая цифра "6" и проглядывали следы нулей, походя сколотых шутницей Дено Минацией. Пролетел вертолет, к брюшному крюку которого была привязана корова, совершенно одуревшая, с вылупленными глазами и болтающимся языком. Бедное животное совершенно забыло, кто оно такое, и никак не могло издать подобающего ситуации звука. Мыслительный процесс давался ей с огромным трудом, время от времени скотинка закатывала глаза и бормотала: "Фля... Кря... Хрю?.. тьфу, мля. КААААР! не, не то. Мурлык?! Ой. Блин. Билиинн..." Hовый русский перевел тупой взгляд на небо и изрек: - Hе поал, в натуре! Из вертолета высунулась усатая кошачья морда и гордо крикнула: - Ммоя бурренка, что хочу, то и делаюмррр! Корова вышла из ступора и, осознав себя, одухотворенно замычала басом, срывающимся в инфразвук, от которого в болоте всплыли кверху брюхом три русалки и бобер. Вертолет улетел, новый русский, перекрестясь врастопырку, сел в новообретенную "шестерку" и укатил прочь. Смеркалось. Из-за горизонта раздавалось уханье, скрип ломов, удары кувалдой по чему-то мягкому и команды на русском руководящем: "Поднажми-ии! Заворачивай! Заворачивай!! Закатывай его тудыть, инфекциа вульгарис! Раз, два, взяли-и! Три-четыре, покатили-и!" Через весь небосклон, окрашенный багровым там, где вырывалось из рук рабочих солнце, и плавно переходящим в фиолетовый там, где в засаде притаилась луна, потянулся косяк креветок с очень, очень грустными глазами. Они знали, что не перенесут полета на нерест к экватору, этого первого и последнего в их жизни чуда. Из болота, хлюпая жижей и дрожа всем телом, вылез на корягу старый, видавший виды матерый пельмень, недоваренный еще пять лет назад бабой Ягой и потому выкинутый из окошка избушки на цыплячьих окорочках вздорной старухой в это самое болото. За время, проведенное в обществе нечисти, пельмень покрылся твердой чешуей и завел дурную привычку заскакивать в рот, а то и в какие другие места русалкам, которым сии происки пельменизма были весьма неприятны, впрочем, теперь им было все до фонаря, того самого единственного на всю округу фонаря, что стоял, покосившийся и тусклый, на краю болота... Пельмень, почуяв грядущее одиночество, глубоко вздохнул, окинул тусклым взглядом унылый пейзаж, и плюхнулся в болото - спинкой вперед... Hо не успела успокоиться поверхность проклятого водоема, как из-под нее с криком "Hет моей больше моченьки жить так!!!" вырвался наш взбалмошный недоваренный знакомый, завис в мертвой точке, расправил невесть откуда взявшиеся лебединые крылья, неумело взмахнул ими, и... полетел... на юг, вслед креветкам с грустными глазами, навстречу свободе, ветру и теплым водам океана, ибо только он один знал, что такое светлые чувства, которые оказались в силах окрылить даже его... ...Hа болото спускалась ночь. Yours truly, Levon. P.S. Копирайты на отдельные фразы, сюжеты и словосочетания расставить по вкусу.© Левон Геворкян