НАУЧНЫЕ ЗАПИСКИ № 10

Иван Сафранчук

Научный сотрудник ПИР-Центра

БУДУЩЕЕ ЯДЕРНЫХ СИЛ РОССИИ

© ПИР-Центр, 1999. All rights reserved.

Настоящие «Записки» подготовлены в рамках научно-исследовательского проекта ПИР-Центра «Будущее ядерного оружия и ядерные силы России»

Под редакцией кандидата политических наук

Дмитрия Евстафьева

СОДЕРЖАНИЕ

От редакции

Е.П. Маслин. Предисловие

Введение

Глава I. НЕКОТОРЫЕ ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ТЕОРИИ ЯДЕРНОЙ СТРАТЕГИИ

Сдерживание

Ущерб и достаточность

Типы ядерных ударов

Противоракетная оборона

Открытие информации по ядерным арсеналам (транспарентность)

Преимущества и недостатки различных ядерных средств

Глава II. ЯДЕРНЫЕ СИЛЫ И ЯДЕРНАЯ ПОЛИТИКА РОССИИ

Ядерное оружие в документах военного планирования

Роль ядерного оружия в осуществлении внешнеполитической стратегии России

Состав стратегических ядерных сил России

Система управления стратегическими ядерными силами России

Тактическое ядерное оружие России

Система управления тактическим ядерным оружием России

Ядерная политика России

Заключение. КАКИЕ ЯДЕРНЫЕ СИЛЫ И ПОЛИТИКА НЕОБХОДИМЫ РОССИИ

Определение интересов в военно-политической сфере

Возможные внешние военные угрозы национальной безопасности России

Проблемы сдерживания недемократических и демократических режимов и выбор варианта сдерживания

Проблемы взаимозаменяемости вариантов сдерживания и ресурсов для их осуществления

Определение ресурсов для выбранного варианта ядерного сдерживания

Критика

Ядерная политика России

Список используемых сокращений

Источники, литература и комментарии

ОТ РЕДАКЦИИ

Доклад «Будущее ядерных сил России» подготовлен по итогам работы ПИР-Центра в рамках научно-исследовательского проекта «Будущее ядерного оружия и ядерные силы России», первая стадия которого была осуществлена в период с января 1998 года по март 1999 года. Осуществление второй стадии данного проекта будет начато ПИР-Центром в июне с.г. Проект «Будущее ядерного оружия и ядерные силы России» осуществляется как составная часть Программы ПИР-Центра «Нераспространение и Россия».

Обсуждение отдельных положений настоящего доклада, прежде всего по вопросу о тактическом ядерном оружии России, было осуществлено в период реализации первой стадии проекта в ходе заседаний Экспертно-консультативного совета ПИР-Центра и его рабочих групп.

В то же время Редакция Научных Записок ПИР-Центра обращает внимание читателей на то, что представляемый доклад является авторским, и поэтому не должен рассматриваться как выражающий позицию ПИР-Центра.

Мы искренне благодарны всем тем, кто своими ценными советами и рекомендациями помог в работе над отдельными частями доклада. Наша благодарность - Евгению Петровичу Маслину, Владимиру Семеновичу Белоусу, Николаю Павловичу Волошину, Сергею Александровичу Зеленцову и Николаю Николаевичу Сокову.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Подходит к концу первое десятилетие с момента окончания холодной войны – эпохи идеологического, политического, экономического и военного противостояния двух систем. Это было время беспрецедентной гонки вооружений, в том числе и ядерных. Сразу поле краха конфронтационной системы международных отношений в царившей тогда эйфории трудно было разобрать в том, каким же будет мир и какова в нем будет роль России. Одним перспективы казались очень светлыми и радужными, у других возникало ощущение конца света. Теперь, наверное, уже можно оглянуться и на прошедшее десятилетие и заглянуть в будущее. И главный вопрос, который пока решался, в основном исходя из политических пристрастий, а не на основе строгого анализа – это роль и значение ядерного оружия после холодной войны.

В самые кризисные периоды взаимоотношений двух полюсов, несмотря на глобальные противоречия практически во всех аспектах взаимоотношений, холодный мир удалось сохранить – третья мировая война не состоялась. Немаловажная роль в этом принадлежит ядерному оружию.

Уже со времени Карибского кризиса пришло понимание того, что в ядерной войне победителей не будет, и именно это понимание привело к политической и военной стабильности в течение нескольких десятилетий.

Последствия ядерной войны могут быть столь велики, что существование ядерного оружия заставляло многих, в первую очередь СССР и США, вырабатывать соответствующую политику совместного существования. Наследство холодной войны еще длительное время будет продолжать влиять на понимание роли и места ядерного оружия, но одно несомненно: ядерное оружие помогло сохранить мир.

Многие считали, что после окончания холодной войны ядерное оружие станет менее востребованным. Остается эта точка популярной в определенных кругах и сейчас. Действительно, мы видим, что достаточно активно идет процесс дальнейшего сокращения ядерных вооружений, как стратегических, так и тактических: подписаны договоры СНВ-1, СНВ-2, две сверхдержавы взяли на себя односторонние обязательства по сокращению своих тактических ядерных арсеналов. Сделаны важные шаги и в деле укрепления режима нераспространения ядерного оружия: заключен ДВЗЯИ, продлен ДНЯО. Казалось бы, теперь крайне трудно понять роль ядерного сдерживания – нет крупномасштабных противоречий, характер задач и угроз, с которыми сталкивается мир после окончания холодной войны, коренным образом изменился, и в нынешней очень нестабильной обстановке вроде бы сходит на нет значение ядерного оружия.

Сегодня человечество живет в труднопрогнозируемом мире. В нем сохраняются большие и глубокие противоречия, хотя и иного характера, чем ранее. Мир стал более беспорядочным, как во внутриполитическом, так и в международном плане. Неуклонно обостряются проблемы охраны окружающей среды. Экономические спады и кризисы, которым подвержены и стабильные экономики, могут привести к крупным социальным потрясениям, а последнее, в свою очередь, к региональным, а, может быть, и к глобальной нестабильности.

Какова же нынешняя роль ядерного оружия и есть ли у него будущее, хотя бы в ближайшей перспективе?

Существует две противоположные точки зрения на этот счет. Сторонники одной из них отстаивают мнение о необходимости полной ликвидации ядерного оружия. Вторые допускают сохранение некоторого минимального уровня ядерных вооружений, необходимого для обеспечения национальной безопасности. Следовательно, задача в том, чтобы правильно определить этот уровень в рамках новой мировой системы безопасности. Ясно, что сдерживание в настоящее время не нуждается в том количестве ядерных боеприпасов, которое накоплено за десятки лет его производства.

Вторая точка зрения выглядит для России более приемлемой. Реальность ныне такова, что современный мир и ядерные государства не готовы к решению проблем международной и национальной безопасности, когда они сталкиваются с угрозой применения против их войск и даже территории ОМУ. Так, новая ядерная доктрина США, помимо традиционного сдерживания, предусматривает использование ядерного оружия в региональных конфликтах как средства противодействия возможному применению не только ядерного, но и других видов ОМУ.

В российских условиях судьба страны теснейшим образом связана с ядерным потенциалом, потому что именно ядерное оружие способно компенсировать слабость обычных вооружений. Сейчас нет армии Советского Союза, нет Варшавского договора, мощи которого, особенно в Европе, Запад мог противопоставить только ядерное оружие. В какой-то мере роли сейчас переменились.

Россия, имея ядерный потенциал, должна быть способна защитить себя от всех видов ОМУ, каким бы маловероятным не казалось его применение, для чего необходимо, как уже было сказано выше, поддерживать ядерные силы на достаточном для обеспечения безопасности уровне. При этом следует отметить, что ядерные арсеналы не могут быть ликвидированы в короткий срок как в силу технических, так и экономических трудностей.

Необходимо также учитывать неизбежность столкновения в перспективе долговременных национальных интересов России и других государств, касающихся создания благоприятных внешних условий для собственного государства (сырьевые ресурсы, рынки сбыта и т.д.).

Как известно, постоянными членами Совета безопасности ООН – органа, призванного играть ключевую роль в решении важнейших вопросов мировой политики, являются государства, обладающие ядерным оружием, и это для России в ближайшем будущем, по-видимому, останется одним из основных факторов сохранения своего ядерного положения.

Кроме того, надо учитывать, что в мире происходит активный процесс распространения ядерных и ракетных технологий. Причем далеко не всегда этот процесс противоречит универсальным нормам международного права и обязательствам конкретного государства перед мировым сообществом. Остановить, предотвратить или повернуть вспять научный и технический прогресс невозможно. Поэтому в перспективе не исключено появление новых ядерных государств, стратегические интересы которых могут не совпадать с интересами России в области национальной безопасности.

Таким образом, нынешняя экономическая и политическая слабость России, а также внешнеполитические интересы страны предопределяют необходимость сохранения опоры на ядерное оружие и стратегию ядерного сдерживания как основные факторы реализации базовых интересов Российской Федерации, прежде всего в области национальной безопасности. При этом важно не только сохранить способность сдерживания на стратегическом уровне, но и в полной мере использовать все возможности тактических ядерных вооружений на региональном уровне.

Как средство сдерживания ядерное оружие может применяться разнообразно и в первую очередь демонстративно: перевод в высшие степени боевой готовности и заявление об этом, ультиматум с определением места и времени нанесения ядерного удара, при невыполнении предъявляемых требований, проведение мобилизационных мероприятий по развертыванию ядерных сил и т.д.

Принуждение противника прекратить боевые действия может достигаться и нанесением ограниченных ударов, обеспечивающих решение определенных боевых задач и демонстрирующих решимость России прекратить агрессию любыми доступными ей способами. Лишение противника возможности продолжать боевые действия обеспечивается нанесением соответствующего ущерба его войскам и силам. Широкий спектр боевых возможностей ядерных сил позволяет выполнять задачи, соответствующие различным уровням сдерживания, обеспечивая деэскалацию боевых действий угрозой расширения масштабов применения ядерного оружия, включая нанесение ударов непосредственно по территории агрессора.

Вышесказанное, соответственно, предусматривает решительность и готовность применить ядерное оружие как крайнее средство отражения агрессии, хотя в нынешних условиях это и звучит несколько кощунственно.

Можно согласиться с мнением российских ученых-ядерщиков, что необходима и возможна модернизация ядерного оружия в плане повышения его безопасности, видоизменение поражающих факторов с целью обеспечения вывода из строя в первую очередь военной техники. Это достигается путем снижения мощности боеголовок, повышением точности и внедрением новых конструкторских решений.

Не следует забывать, что ядерное оружие для России является сейчас самым дешевым вооружением, и в обозримом будущем не предвидится создания каких-либо новых средств вооруженной борьбы, сравнимых по критерию эффективность-стоимость с ядерным оружием и способных его полностью заменить.

Только ядерное оружие, имеющееся у России, позволяет ей сохранять военно-политические гарантии статуса великой державы и получать соответствующие дополнительные аргументы при отстаивании своих экономических и политических интересов в мировой политике.

Генерал-полковник Евгений Маслин

ВВЕДЕНИЕ

Одна из проблем дискуссии по ядерным вопросам – это отсутствие четкой и обоснованной классификации ЯО на стратегическое и тактическое. Эти термины, как правило, употребляются эвентуально, и точное их значение становится ясно только из контекста. Вариантов классификации ЯО на тактическое и стратегическое может быть несколько. Отдавая себе отчет в том, что наиболее распространенный вариант классификации обладает рядом недостатков, автор все-таки считает целесообразным пользоваться именно им: под термином тактическое ядерное оружие далее в работе понимается все нестратегическое ЯО. Нестратегическое ЯО – это все ЯО, которое не является (или не являлось) предметом договоров ОСВ-1, СНВ-1 и СНВ-2. Стратегическое ЯО – все ЯО, которое является (или являлось) предметом этих договоров.

Козыревский период российской внешней политики, особенно, так называемый, первый его этап – 1992–1993 годы, с доминировавшими тогда либерально-западническими подходами к определению внешнеполитического курса страны, оставил в наследство поправевшей в следующие несколько лет российской политической элите целый ряд неразрешенных проблем. Хотя тот период было принято называть временем прагматических подходов к внешней политике, по мнению автора, реально он имел романтический характер. Одна из наиболее сложных проблем в ряде оставшихся неразрешенными – это определение адекватности ЯО новым мировым реалиям как военного, так и внешнеполитического ресурса.

Логика холодной войны предопределила стереотип восприятия ЯО, его место в глобальном соревновании сверхдержав. США и Советский Союз имели одинаковые стратегические установки – уничтожение противника. Под эту цель создавались наступательные виды вооружений для разгрома противника и оборонительные для недопущения победы противника, если он нападет раньше.

Наличие у сторон только контрценностных потенциалов исключает возможность начала ядерной войны с рациональными целями при значительном запасе ЯО у сторон, поскольку ожидается ядерное возмездие противника. Для того чтобы обеспечить победу в ядерном конфликте и минимизировать вероятные последствия в виде ядерного возмездия противника, необходимо уничтожить его ЯО в первом ударе. Отсюда переход к контрсиловой концепции, который свидетельствует о стремлении сохранить ЯО как наступательное средство.

Осознание вероятных последствий применения ЯО подводило к мысли, что издержки его использования могут быть чрезмерными. Обе стороны решили, что применять ЯО следует только в ответ на некие недопустимые действия противника. Такая установка означает, что обе стороны фактически отказались от использования ЯО в качестве средства достижения основной цели своей внешней политики – уничтожения противника. Они перешли к использованию ЯО только в качестве оборонительного средства, средства сдерживания нежелательных действий противника.

Постепенно ЯО настолько укрепилось в сознании политиков и экспертов как неприменимое, что его почти перестали воспринимать как военное средство. Признавалось, что ЯО выполняет сдерживающую функцию только благодаря самому факту его наличия у сторон. А это уже некая иная модель сдерживания: сдерживающая функция выполняется не благодаря военно-техническим характеристикам, а исключительно благодаря факту наличия. Но если следовать этой логике, то можно было бы остановиться. Однако этого не случилось.

Во-первых, стороны стремились к соревнованию: каждой нужна была победа. Если нельзя уничтожить противника военными средствами, то необходимы иные соревновательные поля, где можно доказать свои преимущества. ЯО сохранялось в этом качестве, и гонка ядерных вооружений продолжилась. При этом к сдерживанию оно имело уже весьма опосредованное отношение. Во-вторых, нельзя исключать давления ядерного лобби в обеих странах, которое как раз и настояло на восприятии вышеизложенной логики.

Доминирующими стали представления, что основной целью ядерной политики является предотвращение ядерной войны. ЯО превратилось в угрозу, которая рассматривалась, как большая угроза, чем противник. Очевидно, что рациональной политики сдерживания в таких условиях быть просто не могло. Однако и признать это стороны были не готовы, поэтому ядерная политика и стратегия вылилась во взаимный блеф.

ЯО выполняет похожие, но все-таки различные функции как системный элемент международных отношений и как военный и/или внешнеполитический ресурс, находящийся в руках отдельного государства, поэтому вопросы странового и системного аспектов дискуссии о ЯО напрямую между собой не связаны. Большинство критиков ЯО доказывают, что ЯО устарело и не адекватно современным международным отношениям, перенося автоматически результаты своего анализа и на отечественный ядерный арсенал. В связи с этим представляется целесообразным перейти на их поле и попытаться доказать, что ЯО как системный элемент международных отношений сохраняет свое значение в современных условиях.

В середине девяностых годов обострилась дискуссия о ЯО: его будущем и настоящем. Все отчетливее в ней проявляется тенденция по дискредитации ЯО и постановки его вне закона. Ядерные дебаты уже третье десятилетие движутся, если не по кругу, то, по крайней мере, по спирали. И нынешний виток делегитимизации ЯО напоминает тот, что наблюдался на волне антиядерных европейских движений в конце семидесятых годов.

Необходимо отметить, что в спорах о ЯО сторонники этого военного и внешнеполитического средства находятся в заведомо худшем положении по сравнению с противниками самого античеловечного оружия в истории человечества.

Условно критиков ЯО можно разделить на моралистов и прагматиков. Особенность аргументации первых заключается в том, что они рассматривают его изолированно, вне контекста мировой политической системы и особенностей военно-силового регулирования в современном мире. Для них ЯО – это нечто изолированное и полностью самостоятельное. Умалчивая о системной составляющей ЯО, эти критики все внимание сосредоточивают на доказательстве его опасности и катастрофичности для человечества, что само по себе не лишено оснований и заслуживает внимания.

Крайне редко в настоящее время можно встретить детальный и неконъюнктурный анализ недостатков ЯО и доказательств его ненужности. Именно в этом заключается позиция критиков ЯО из разряда прагматиков. Они считают, что по ряду причин, в определении которых нет единого мнения, ЯО стало бесполезным. Одни связывают ненужность ЯО с произошедшими в мире изменениями, в результате которых роль военно-силовых отношений, как многие считают, резко снизилась, а значит это распространяется и на такой элемент военно-силового регулирования как ЯО. Другие склонны искать причины ненужности ЯО не в глобальных мировых изменениях, а в особенностях самого ЯО, которое превратилось из боевого оружия, пройдя ряд превращений, как то средство не прямого воздействия, политическое оружие и т.д. (попыток передать в определении функциональное предназначение ЯО было множество), в нечто совершенно иное – психологическое оружие. Логика доказательства подобной метаморфозы достаточно интересна. Есть два ее основных варианта. Первый можно условно назвать упрощенным, второй, соответственно, сложным.

В основе упрощенного варианта лежит тезис о том, что ЯО не применимо в реальном глобальном конфликте в силу своей огромной разрушительной мощи и неясности последствий боевого применения. Это приводит к эффекту самосдерживания, обладатели ЯО в первую очередь сами боятся своего оружия. Отсюда справедливые (в рамках этой логики) выводы: первый – «Наша нынешняя ядерная политика зашла в тупик […]. Наши ядерные силы не имеют никакого разумного военного применения»; второй – «Единственной разумной целью военной политики может быть лишь предотвращение такой [ядерной – Авт.] войны, а не планирование ее ведения». Дж. Кеннан называл ЯО «наиболее бесполезным из когда-либо изобретенных вооружений», которое «не может быть использовано для достижения рациональных целей», в связи с чем возникает вопрос «являются ли ядерные средства вообще оружием…». В таких условиях говорить о ЯО как о военном и внешнеполитическом ресурсе не приходится.

Сложный вариант доказательства ненужности ЯО основан на разборе явления ядерной войны. Основное внимание сосредотачивается на том, что ядерная война не является войной. Центральное место в системе доказательств занимает тезис: «в ядерный век война перестала быть продолжением политики». Конечным выводом цепочки рассуждений становится то, что ядерная война – это не война, а качественно новое явление. Значит, оружие для подобной невойны – это как бы совсем и неоружие. При этом указывается на то, что качественно новое явление совершенно недопустимо и катастрофично для всего человечества. Вывод очевиден: ЯО не имеет никакой рациональной функции как военный ресурс. Но, казалось бы, после этого логично подвести итог и заявить, что ЯО не нужно.

Однако до этого цепочка рассуждений не доходит. Как правило, за констатацией того, что ядерная война – это не война, а значит ЯО – это не военный ресурс, следует вывод: ЯО стало психологическим оружием с функциональным предназначением – сдерживание.

Тех, кто разделяет эти взгляды, нельзя причислить ни к сторонникам ЯО, ни к его противникам. Сами они могут себя относить и к тем, и к другим. Их логика заключается в том, что ЯО – это оружие, но с минимальной, практически нулевой, военной составляющей. Зато в нем велика невоенная ипостась: это психологическое оружие, основной функцией которого является сдерживание. Но не через военное, а через психологическое воздействие. Такая позиция позволяет им, с одной стороны, обрушиваться с гневными нападками на высказывания о ЯО как собственно оружии и критиковать все варианты планов его использования как военного ресурса. А с другой, – выступать поборниками российского ядерного щита и заявлять о том, что в нем основа безопасности России.

Несмотря на аморфность этой позиции, автор склонен причислять ее сторонников к противникам ЯО на том основании, что оружие – это не только железки, но и планы их боевого применения.

Итак, если суммировать аргументы критиков ЯО без учета различий среди них, то эти аргументы сводятся к следующему:

1. ЯО бесчеловечно (античеловечно), оно должно быть поставлено вне закона.

2. Мир за последние годы настолько изменился, что условия, в которых ЯО имело свою нишу в мировой военно-политической игре, ушли в прошлое.

3. ЯО не может быть использовано для достижения рациональных целей, поэтому оно не нужно; ЯО – это вообще не оружие, поскольку то социальное явление, которое будет иметь место в условиях его применения, не будет иметь отличительных черт войны; ЯО является исключительно психологическим.

Рассмотрим эти аргументы.

ЯО античеловечно и поэтому должно быть поставлено вне закона. ЯО признается самым бесчеловечным с учетом потенциала его массированного применения. Но ЯО – это несамостоятельная субстанция: оно не имеет собственной воли, а находится под контролем человека. Значит, во всех возможных катастрофических последствиях ядерных ударов виновато не собственно ЯО, а те, кто довел дело до его использования. Иначе получается, что ЯО – это некий искус катастрофы.

Некоторые авторы считали, что ЯО оказывает такое сильное эмоционально-психологическое воздействие на человека, что в определенной степени влияет на поведение человека, с ним работающего. Но такие сомнения можно снять, если учитывать, что для такой работы должны отбираться морально устойчивые люди. Всякому, кто считает, что сомнения остаются, можно возразить, что точно такие же сомнения есть в любой технологичной сфере, где решающее значение имеет человеческий фактор. Ведь никто не отказывается летать на самолете на том основании, что руки пилота на штурвале могут дрогнуть. Сравнение вполне адекватное и правомерное (хотя на первый взгляд может показаться и по-другому) хотя бы потому, что и в том и в другом случае цена вопроса (или вернее потери в случае ошибки) для каждого конкретного человека, который отвечает на вопрос «жить в ядерном или безъядерном мире/лететь или не лететь на самолете», одинакова – жизнь.

Таким образом, потенциальная катастрофичность ЯО зависит от людей, им управляющих, – от политиков, элиты. И если мы искренне хотим избежать катастрофы, то надо стремиться к проведению такой политики, которая бы ее исключала. Страх перед ЯО этому способствует.

Мир за последние годы настолько изменился, что условия, в которых ЯО имело свою нишу в мировой военно-политической игре, ушли в прошлое. В настоящее время продолжается оформление новой системы международных отношений. По структуре, конфигурации система новая. Но можно принять и другие критерии, например, парадигму отношений между субъектами международных отношений. И в этом показателе никаких кардинальных изменений не произошло: военно-силовые отношения сохранили свое значение, хотя в начале девяностых годов многие специалисты-международники готовы были констатировать отживание военно-силовых отношений.

Можно спорить, снижается ли роль военно-силовой компоненты в международных отношениях или нет. Пока мы оперируем данными за недостаточно длительный период времени для того, чтобы отследить долгосрочные тенденции. Даже если динамика такова, то при некотором снижении удельного веса военно-силовой компоненты ее относительная значимость остается, и еще далеко то время, когда можно будет констатировать неадекватность военного компонента в международных отношениях. Основой новой системы международных отношений остается баланс сил (мощи), а не баланс интересов или благосостояния, как предполагали либеральные авторы в начале девяностых годов. В мире сохраняется значительный конфликтный потенциал. Некоторые считают, что он даже возрос после окончания холодной войны, роль силового фактора и силового регулирования в новом мире может возрасти. И может проявится в любой форме. Значит, остается потребность в средствах реализации соревновательного потенциала военно-силового поля.

ЯО за время своего существования превратилось в стабилизатор системы международных отношений. Прежде всего в стабилизатор их военно-силовой составляющей. Наличие ЯО в совокупности с опасностью его применения становилось естественным ограничителем соперничества на военно-силовом поле. Оно, с одной стороны, приводило к ограничению масштабов конфликтов, а с другой, – заземляло амбиции отдельных мировых лидеров. При наличии ЯО страны, как обладающие им, так и необладающие, были вынуждены действовать с оглядкой на ЯФ.

Критики ЯО обычно указывают на то, что оно не предотвратило огромное количество локальных и региональных конфликтов. Но ЯФ начинал действовать как ограничитель только с определенного уровня конфликта. Использование тех стратегических сил сторон, которые были у СССР и США для предотвращения некрупных конфликтов было проблематичным, хотя, в принципе, применение тех средств, которые мы сейчас называем стратегическими, для целей регионального сдерживания возможно при условии изменений как в параметрах самих этих средств, так и в планах их боевого применения. СЯС двух стран не предотвращали неглобальные конфликты. Однако они выступали как эскалационный ограничитель и предотвращали перерастание регионального конфликта в глобальный.

Другими словами, ЯО локализовывало конфликтный потенциал международных отношений на уровне, не доходящем до глобального/стратегического.

Если мы связываем ненужность ЯО с изменениями в международных отношениях, то необходимо доказать, что конфликтный потенциал международных отношений настолько незначителен, что нет заинтересованности в его ограничении, либо что появились иные ограничители.

Вряд ли кто-то сейчас всерьез будет доказывать отсутствие конфликтного потенциала международных отношений. Но достаточно активно высказываются предположения, что в новой системе есть иные эффективные ограничители соревнования на военно-силовом поле. К таковым принято относить прежде всего экономические факторы (экономическая взаимозависимость мира). Иногда указывают на приобретение международным правом большей значимости. В результате оно тоже становится не формальным, а реальным сдерживающим фактором.

Подобные заявления вызывают скепсис. Трудно отрицать, что выше приводившиеся факторы приобретают все большее значение. Тем не менее вызывает сомнение их способность выполнить означенные задачи.

Новые стабилизирующие факторы в основе своей невоенные. Конечно, в условиях взаимосвязи соревновательных полей, что выражается, например в том, что сейчас мы имеем дело не с чистым балансом сил, как основой системы, а балансом мощи (где, правда, велика доля именно чисто силовой составляющей), они могут оказать определенное влияние на не свое поле. Однако это влияние может быть весьма ограниченным. В условиях сохранения военно-силового поля как для активной игры на нем, так и для его балансирования и стабилизации необходимы именно военно-силовые компоненты.

Уникальность ЯО как внешнеполитического ресурса в том, что это первый тип оружия в истории человечества, который привел не к эскалации военной борьбы на силовом соревновательном поле, а к ее деэскалации. Пока никаких новых военных средств, которые обладали бы такой же уникальной особенностью не появилось. Поэтому остается лишь вновь использовать ЯО как стабилизатор системы международных отношений, прежде всего в их военно-силовой составляющей.

ЯО не может быть использовано для достижения рациональных целей, поэтому оно не нужно. Применимо или нет ЯО в реальном глобальном конфликте, трудно сказать, поскольку такого военного конфликта не было. Моделирование масштабных ядерных ударов дает противоречивые данные. Вопрос о применимости зависит от вопроса о последствиях использования. А каковы они будут – никто не знает. До сих пор специалисты не могут прийти к единому мнению хотя бы по вопросу о том, будет ли последствием ядерной войны глобальное и резкое похолодание (ядерная зима) или наоборот – потепление. Или в какой-то последовательности и то и другое. Неясность в оценках последствий проводит и к разным ответам на вопрос о применимости или неприменимости ЯО.

В условиях, когда нет достоверных данных по этому вопросу, все зависит от того, воспринимаем ли мы ЯО как применимое или как неприменимое. Парадокс, но в условиях, когда от ответа зависит не само применение ЯО (поскольку поборников ядерной войны в современном мире нет), а поведение в условиях его неприменения, фактически реальный ответ на вопрос состоит в том, как мы на него отвечаем. Если мы признаем ЯО неприменимым, то и действовать будем так, будто оно неприменимо, признаем применимым, значит в конкретных шагах исходить будем именно из этого. Таким образом, с точки зрения реальной политики мы сами можем сделать ЯО и применимым и неприменимым.

При недостатке данных для подстраховки целесообразнее исходить из худшего варианта: из применимости ЯО. Это означает, что с точки зрения влияния на принятие конкретных решений ЯО становится применимым.

ЯО – это вообще не оружие, поскольку то социальное явление, которое будет иметь место в условиях его применения, не будет иметь отличительные черты войны; ЯО является исключительно психологическим. Позиция, что ЯО это психологическое оружие сдерживания не столь логична, как может показаться на первый взгляд. Однако в выплеснувшейся в конце восьмидесятых годов на страницы открытой печати дискуссии победили, по крайней мере количественно, именно сторонники такой позиции.

В начале девяностых годов глубокие внутренние перемены отодвинули ядерную проблематику на второй план. Последовавшая за этими переменами эйфория в виде констатации совпадения стратегических интересов РФ и США, политического братания двух стран и т.д. опять же не оставляли места для ядерной политики. И только когда медовый месяц закончился, вспомнили о ЯО. К тому времени в этой сфере уже устоялась, в условиях низкого интереса к проблематике в целом, приводившаяся раннее точка зрения.

Бессмысленно отрицать психологическую составляющую ЯО. Однако не надо ее считать присущей исключительно ЯО. Психологический аспект приобретает любой военный ресурс, который трансформируют во внешнеполитический, поскольку эта трансформация основана на возложении на военные средства сдерживающей функции. Сдерживание – это психологическая проблема.

Другое дело, что ядерное сдерживание – это наиболее яркий пример сдерживания вообще, где его психологический аспект выступает в наиболее явном виде. Однако поскольку психологическая составляющая – это черта, присущая не только ЯО, то с таким же успехом психологическим можно назвать любое другое оружие, которое используется для выполнения сдерживающей функции. А такую функцию в мирное время выполняет практически все оружие.

Нелогичность рассматриваемой точки зрения заключается в разведении функций боевого применения и сдерживания. Вернее, в полном отрицании первого. Но тогда возникает вопрос, а что же собственно сдерживает? Ведь сдерживает не ракета или бомба как таковая, а ущерб, который может быть нанесен в результате боевого применения ракеты или бомбы. Без опции боевого применения ЯО превращается в груду бесполезного и дорогого железа. Если попытаться для демонстрации этой ситуации подобрать сравнение, то, с точки зрения автора, здесь вполне подойдет аллегория незаряженного пистолета. Сможет ли незаряженный пистолет выполнить сдерживающую функцию в отношении бандитов (или что-нибудь в этом роде) в условиях, когда общеизвестно, что он не заряжен. Очевидно, что нет. Впрочем каждому, кто считает, что сможет, стоит попробовать…

Оружие является внешнеполитическим ресурсом только если во-первых как силовой ресурс оно эффективно, и во-вторых есть вероятность его применения, причем в это верят обе стороны, и тот, кто угрожает его применить, и тот, против кого оно направлено. Поэтому анализ адекватности силовых факторов как внешнеполитических ресурсов напрямую связан с их адекватностью как военных ресурсов. То есть если выясняется, что определенный вид оружия не применим по тем или иным причинам, то его значимость как политического средства приближается к нулю. Такая постановка вопроса сейчас не популярна, особенно по отношению к ЯО. Например, военный историк Д.М. Проэктор писал: ЯО «становится скорее, так сказать, политическим оружием, выходя за рамки традиционного средства войны. Оружие прошлого – это прежде всего средство войны и лишь потом средство непрямых действий А новейшее оружие – наоборот. Оно в первую очередь средство непрямых действий и лишь потом, в самом крайнем и почти немыслимом случае, – средство войны».

Назвать ЯО психологическим для сдерживания – не значит разъяснить проблему. В чем же у этого психологического оружия проявляется сдерживающий фактор, за счет чего оно сдерживает? Может быть, само словосочетание психологическое оружие обладает неким гипнотическим или мистическим воздействием. И стоит его произнести, как проявляется сдерживающая функция. Но тогда оно становится похоже на некую вербальную волшебную палочку, которую следовало бы наполнить более дешевым материальным содержанием. Ведь если практические функции все равно не важны (а они становятся такими, поскольку сторонники подобной точки зрения полностью отметают все варианты практического применения ЯО), то тогда становятся необязательными и те параметры, которые обеспечивают реальность выполнения практических функций. А если оказываются не важны эти параметры, то не имеет смысла и ядерная характеристика. Получается, что если довести посылки сторонников этой позиции до логического завершения, то функцию сдерживания, кроме ЯО, столь же эффективно может выполнить все что угодно.

Хорошо известно, что это не так. ЯО – это не груда железа с неизвестно откуда берущимся психологическим воздействием, а соответствующие средства плюс планы их боевого применения. Если таких планов нет, то нет и возможности нанесения ущерба. А если нет опасений подвергнуться воздействию в виде получения определенного уровня ущерба, то нет и основы у сдерживания. Без такой основы сдерживание становится блефом.

Сейчас это и происходит. ЯО воспринимается как все менее реальная опция. Оно официально никуда не нацелено, все чаще высказываются предложения по укреплению мер контроля и доверия в ядерной сфере, которые должны свестись к деактивации ЯО путем снятия боеголовок с носителей и, возможно, их отдаленного хранения от средств доставки.

Генеральная тенденция укрепления и технического обеспечения сдерживания выражалась в сокращении времени на подготовку ракеты к запуску и поддержании ее в практически постоянной стопроцентной боевой готовности. Предлагаемые меры доверия отбросят российский ядерный арсенал по показателю боевой готовности на десятки лет назад. При этом меры деактивации направлены прежде всего на наземную – ракетную составляющую триады – то есть они в основном будут действовать в отношении России.

Такие меры переведут ЯО в разряд пассивных военных и внешнеполитических ресурсов. При этом пропадает и столь любимая либералами психологическая сущность ЯО. Только эффективное военное средство может быть полезным внешнеполитическим ресурсом. Меры доверия ведут к полной девальвации военной составляющей, а как следствие и внешнеполитической. В результате – нет сдерживающей роли. Тогда нет и психологического аспекта, поскольку он является элементом сдерживания.

На самом деле следовало бы поддержать реалистичность опции сдерживания за счет укрепления военной составляющей ЯФ путем разработки реалистичной ядерной стратегии и доктрины, а также создания помимо закрытого, еще и сокращенного, но открытого (демонстрационного) варианта схем нацеливания.

Чем выше военная (боевая) составляющая ЯФ, тем меньше вероятность, что придется ей воспользоваться. Другими словами, тем реалистичнее сдерживание, и тем больше шансов на сохранение мира, который является следствием поддержания баланса системы международных отношений и отсутствия возможностей по ее силовому слому.

Глава I. НЕКОТОРЫЕ ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ТЕОРИИ ЯДЕРНОЙ СТРАТЕГИИ

Сдерживание

Проблема сдерживания распадается на две составляющие: военную и политическую.

Военная составляющая сдерживания заключается в способности предотвратить агрессию за счет угрозы, не допустить военной победы противника в случае развязывания агрессии, а политическая – в способности предотвратить политическое давление противником (соперником), которое было бы основано на его превосходстве в военной сфере и умении провести успешную военную компанию.

Если нет военной составляющей сдерживания, то противник (соперник) по факту имеет превосходство в венной сфере. Значит, доказав эту свою способность, он может использовать ее для оказания политического давления. Политическая составляющая сдерживания без военной не существует. По крайней мере, это справедливо при условии рационального принятия решений. В то же время приведенное выше утверждение не означает, что военная составляющая сдерживания автоматически превращается в политическую. Для этого необходимы механизмы трансформации военного ресурса в политический (внешнеполитический).

Военная составляющая сдерживания распадается на два компонента (недопущение победы противника возможно двумя способами). Во-первых, через демонстрацию способности отразить агрессию. Во-вторых, через демонстрацию способности увеличить издержки противной стороны вне поля боя до уровня, где приобретенные преимущества обесценивались бы. В первом случае противнику как бы не дают победить, а во втором его лишают победы. Эти два варианта военной составляющей сдерживания условно назовем узкое и расширенное сдерживание.

Ядерное сдерживание – то же, что и просто сдерживание. Только фактором, с помощью которого предполагается осуществить какой-то из вариантов сдерживания, является ядерный фактор. Конвенциональными силами фактически невозможно осуществлять вариант расширенного сдерживания, поэтому он применим только при ядерном сдерживании.

Определение сдерживания предполагает наличие противника. Но по официальным документам внешней политики и военного планирования у Российской Федерации нет в настоящее время противников. В то же время признается, что есть угрозы национальной безопасности РФ. Однако они в основном внутренние. Трудно предположить, что для нейтрализации внутренних угроз может быть использовано ЯО. Таким образом, получается, что если следовать официально принятым документам, то России политика сдерживания, по крайней мере ядерного, просто не нужна.

Правда, есть и такая точку зрения: ЯО предотвращает возможность появления крупных внешних военных угроз национальной безопасности РФ. В этом случае мы сталкиваемся с новой моделью сдерживания, которая ранее не существовала и не имела предпосылок к существованию. Логика сдерживания возникновения крупных внешних военных угроз предполагает, что в принципе появление таких угроз возможно. Значит, по сути, речь идет о соотношении потенциала и намерений. Предполагается, что некоторые страны обладают потенциалом для того, чтобы стать источником внешних военных угроз для России. Но пока у них нет соответствующих намерений, необходимый же для этого потенциал сохраняется. Выбирая между критериями потенциал/намерения, ориентировать надо на первое.

Таким образом, получается, что на самом деле мы сталкиваемся с традиционным подходом к сдерживанию. Фактически надо сдерживать потенциал. А вернее, появление и реализацию планов использования этого потенциала.

Компоненты политики сдерживания:

1. Вероятность возмездия (риск).

2. Уровень ущерба (риск).

3. Свобода поведения.

4. Объем предполагаемых приобретений.

5. Вероятность приобретений.

Зависимость между этими компонентами следующая. Между первой и второй, с одной стороны, и третьей обратная: чем выше вероятность возмездия и уровень ущерба от этого возмездия, тем меньше свобода поведения и стимул к нападению.

Между четвертой и пятой, с одной стороны, и третьей прямая: чем выше объем предполагаемых приобретений и вероятность этих приобретений, тем больше свобода действий и стимул к нападению.

Между первой и второй, с одной стороны, и четвертой и пятой, с другой, – обратная.

Третья определяется факторами первой, второй, четвертой и пятой. Направление воздействия для первой и второй, с одной стороны, и четвертой и пятой, с другой, одно-векторное, то есть третья зависит от баланса первой, второй, четвертой и пятой. Для сдерживания необходим баланс, при котором первая и вторая перевешивали бы четвертую и пятую. Исходя из того, что факторы по одно-векторности действия распадаются на две группы (I группа – первая и вторая, II группа – четвертая и пятая), можно сделать вывод о том, что внутри этих групп факторы взаимозаменяемы. Это дает свободу маневра при определении конкретных положений ядерной политики, так как есть возможность на основе действия других ограничивающих факторов, не являющихся собственно ядерными (как то: объем ресурсов, международные обязательства и т.д.) варьировать внимание к каждому конкретному фактору внутри одной группы, учитывая при этом, что общий баланс между группами факторов не должен от этого изменяться.

Если государство стремиться к созданию возможностей для проведения агрессивной (наступательной политики), то, очевидно, оно будет стремиться к нивелированию факторов, ограничивающих свободу поведения и способствовать развитию факторов, расширяющих свободу поведения.

Ущерб и достаточность

Политическое и военное руководство страны сталкивается с проблемой определения количественных и качественных параметров ядерной группировки. Логика соревнования в рамках конфронтационной биполярной системы международных отношений, когда имело место глобальное соревнование между Советским Союзом и Соединенными Штатами, предполагала следующее решение данной проблемы: иметь ЯО надо было по количественным параметрам не меньше, чем у противной стороны, по качественным параметрам – как минимум те же разработки, что и у противной стороны. Такую модель определения количественных и качественных параметров ядерной группировки стали называть паритетом. Паритет стал основой ядерного сдерживания периода холодной войны.

Наличие огромных арсеналов ЯО у каждой из сторон и их предполагаемая способность к неоднократному уничтожению не только друг друга, но и всей планеты, подвели специалистов к вопросу о том, насколько адекватна принятая модель определения параметров ядерной группировки. Ведь обладание арсеналом, достаточным для многократного уничтожения противника даже при самых неблагоприятных условиях, представляется бессмысленным. Справедливо, что главное не иметь столько же сколько противник, а быть в состоянии осуществить возмездие.

Одним из первых это подметил американский исследователь Гордон Дин: «Дело в том, что, если соревнующимися достигнут такой этап, когда обе стороны обладают способностью уничтожить друг друга, то количественная сторона вопроса теряет свое значение». Именно поэтому он еще в пятидесятые годы писал: «В настоящее время СССР и США достигли во всех областях ядерной энергии того, что по праву можно назвать положением паритета. […] я не имею в виду одинаковое количество имеющихся у обеих сторон больших бомб». Однако на основе доминировавших представлений о паритете это состояние соотношения вооружений сторон констатировали только в конце шестидесятых годов.

Любая страна для максимизации своих конкурентных возможностей должна избегать непроизводственных расходов, к которым относятся в том числе и расходы на оборону. Значит, надо тратить на ЯО минимально необходимые суммы. Логика же определения параметров ядерной группировки предполагала практически неограниченные перспективы роста расходов на создание и обслуживание ЯО.

В данном случае необоснованным выглядит аргумент, что ЯО – это не самый тяжелый компонент военного бюджета: расходы на ядерные группировки и в Советском Союзе, и в США не превышали 10–15% всех расходов на оборону. Однако логика ядерного соревнования в биполярной системе предполагала увеличение этих расходов практически до бесконечности.

Основы критики модели определения параметров группировки понятны, но тем не менее их можно признать необоснованными. Дело в том, что сложившаяся модель вполне отражала логику ядерного соревнования. Когда стороны осознали, что наличные арсеналы ЯО позволяют им уничтожить друг друга и возможность приобретения неоспоримых односторонних преимуществ в ядерной сфере практически исключена, они перешли к иной модели ядерного сдерживания, где, как предполагалось, сдерживающую функцию выполняет сам факт наличия (обладания) ЯО. Выражением соперничества на этом поле стала логика ядерного соревнования с описанной моделью определения параметров ядерной группировки.

Таким образом, под сомнение надо было ставить не принцип паритета, а сложившуюся модель сдерживания и соответствующее ей ядерное соревнование сторон. Однако этого не произошло.

Сомнения в правильности модели паритета подтолкнули специалистов к рассмотрению принципов определения ядерной группировки по количественным и качественным показателям. Это делалось через:

 модификацию принципа паритета;

 введение новых принципов определения группировки: достаточность, минимальное ядерное сдерживание.

Модификация принципа паритета. Работа здесь шла по двум направлениям и свелась к более детальным подсчетам паритета, за счет варьирования критериев подсчета, и к рассмотрению возможностей несбалансированного развития отдельных элементов при сохранении общего баланса.

Первое направление. Традиционно основным был количественно-качественный показатель – сколько и чего у сторон есть. Примером определения такого показателя (его еще часто называют балансом) может служить следующая цитата: «[…] в основе современной концепции ядерного сдерживания конфликтов высокой интенсивности (ядерная война, широкомасштабная обычная война) лежит поддержание баланса ядерных вооружений по совокупности количественных […] и качественных […] показателей. Такой баланс исключает превосходство одной стороны над другой».

Однако можно ввести и другой критерий: не по изделиям (количеству и ассортименту), а по решаемым задачам. По потенциалу первого или ответного удара, уязвимости и т.д. Для примера приведем определение генерала Дворкина: «[…] баланс стратегических наступательных вооружений […] заключается в примерном равенстве не только количества боезарядов, но и боевых возможностей ядерных сил по контрсиловому потенциалу, по способности вывода боевых средств из-под удара (по эффективности ответно-встречного удара), по количеству доставляемых к целям боезарядов в глубоком ответном ударе (по потенциалу сдерживания)». Причем Владимир Дворкин связывает необходимость сохранения баланса с изменениями в понимании сдерживания: «[…] при традиционной модели сдерживания США от ядерного нападения баланс не обязателен, можно снизить требования к СЯС, обойтись меньшим числом боезарядов и пониженными боевыми возможностями… Но для решения проблемы сдерживания в новом понимании нужен баланс сил. Продвижение к такому балансу […] способствует минимизации иллюзий о военном превосходстве в области СНВ и оснований для политического и экономического давления».

Второе направление заключается в создании агрегированного показателя стратегического равновесия. В его рамках по отдельным компонентам можно было не иметь паритета с противником, но по агрегированному показателю он должен был быть. В этом направлении наиболее популярным стало следующее определение паритета: «Стратегический паритет или стратегическое равновесие понимается как примерное равенство в военной мощи и в первую очередь в стратегических наступательных и оборонительных силах». Новаторство этого определения в том, что оно относится к арсеналам России и США, а раньше Советский Союз стремился к балансу в ядерной сфере со всеми ядерными державами.

Варианты модификации принципа паритета не меняли подхода к сдерживанию, а в силу этого продолжали его обслуживать, несколько трансформируя и облегчая модель сложившегося ядерного соревнования.

Значительная часть экспертов и политиков отошла от поддержки принципа паритета. Например, Сергей Кортунов в одной из своих статей писал: «[…] для эффективного разубеждения США Россия на данном этапе не нуждается в обеспечении военно-стратегического паритета – будь то по количественному или качественному равенству в стратегических ядерных вооружениях или по равенству их боевых возможностей». Схожих взглядов придерживаются еще некоторые отечественные и зарубежные политики и ученые.

Новые принципы определения количественных и качественных параметров ядерной группировки. Появилось несколько новых терминов, среди них наиболее употребимы следующие: достаточность, минимальное ядерное сдерживание. По сути, оба эти термина означают одно и то же.

Принцип достаточности предполагает, что выбираются задачи, которым должны соответствовать некие параметры группировки. При проведении выбранной политики необходимо ориентироваться, соответственно, только на эти параметры вне зависимости от параметров противника. Более употребимым стал термин оборонная достаточность, поскольку уровень достаточности определяется кругом и характером решаемых задач. Принцип оборонной достаточности «позволяет каждой из сторон иметь стратегические силы, способные осуществить оборонные действия по защите своей национальной территории и территории своих союзников, но не обеспечивающие возможность гарантированного поражения стратегических сил и важнейших государственных объектов вероятного противника». Для того чтобы подчеркнуть отличие принципа оборонной достаточности от традиционного понимания паритета, ряд авторов указывали на то, что «[…] оборонная достаточность может иметь место и в условиях неравенства сил сторон».

Правда, некоторые специалисты практически не проводили грани между терминами достаточность и паритет, определяя достаточность следующим образом: «Для нашей страны [СССР – Авт.] и государств, участников Варшавского договора, уровень достаточности для обороны находится в прямой зависимости от количественных и качественных показателей средств вооруженной борьбы США и их партнеров по НАТО».

Подход оборонной достаточности представляется методологически правильным, но определить достаточность не просто. Обычно говорят, что уровень достаточности равен способности нанести неприемлемый ущерб противной стороне.

Неприемлемый ущерб. Как правило, под термином неприемлемый ущерб понимают некий уровень ущерба, который противная сторона не готова принять в виде возмездия за свои действия. Иногда под неприемлемым ущербом подразумевают больший ущерб в ответных действиях: «[…] в случае нападения противник должен нанести ущерб, неизмеримо больший (неприемлемый) по сравнению с планируемой выгодой агрессии». Такое понимание неприемлемого ущерба представляется необоснованным, так как, если ставится задача определения уровня ответных действий, достаточных для сдерживания нежелательных действий противника (в этом и состоит установка определения критерия неприемлемого ущерба), то ущерб, причиняемый в ответных действиях, может быть как равным выгоде от агрессии, так и меньшим. Не факт, что какая-то страна обязательно будет готова приобрести, скажем, 10 новых городов, завоевав территорию противника, заплатив при этом пятью (или даже одним) городом на своей территории, разрушенным ответным ядерным ударом.

Попытки выработать методологию подсчета неприемлемого ущерба наталкиваются на ряд непреодолимых, по крайней мере в настоящее время, трудностей. Часть специалистов считает, что «дискуссии об уровне неприемлемого ущерба могут, по-видимому, продолжаться безрезультатно столько же времени, сколько будет существовать ядерное оружие».

Базисная неопределенность (может быть, и неопределимость) категории неприемлемый ущерб состоит в том, что при ее выработке необходимо учитывать факторы не количественного, а качественного характера, перевод которых в количественные показатели, что необходимо для объективных подсчетов, невозможен.

Например, необходимо учитывать так называемый болевой порог конкретной страны. Эта категория является отражением восприятия правящей элиты (или вернее той ее части, которая принимает военно-стратегические решения) ущерба, который может быть нанесен данной стране. Но каким образом определить это восприятие. Ведь это категория сугубо субъективная.

Причем ее субъективность проявляется в двух вариантах. Во-первых, эта категория субъективная, поскольку связана с отдельным индивидом, который при выработке своего мнения на данный счет не оперирует какой-то формулой подсчета, которая дает закономерный результат, определяемый только набором и соотношением подставляемых в нее исходных данных. Его решение основывается в том числе и на эмоционально-интуитивных особенностях восприятия. Во-вторых, само решение в силу его эмоционально-интуитивной основы обладает ограниченными возможностями временной объективизации (то есть со временем оно стало бы объективным в силу долговечности своего существования). Оно постоянно подвержено воздействию внешних раздражителей, которые могут оказать воздействие на эмоционально-интуитивное восприятие в любой конкретный момент времени и привести к внешне неспровоцированному изменению решения (мнения).

В определенном смысле слова процесс выработки мнения о болевом пороге можно представить в виде черного ящика, механизм действия которого неизвестен. Однако стоит задача определения результатов работы черного ящика, то есть выходных данных. По мнению автора, в случае с определением болевого порога это принципиально невозможно.

Метод прогноза выходных данных черного ящика заключается в анализе закономерностей входных и выходных данных, то есть необходимо проследить некоторый период работы черного ящика и найти закономерности в соотношении данных на входе в него и на выходе из него. По сути, это хорошо известный метод Монте Карло. Отличительной чертой этого метода является прямо пропорциональная зависимость периода наблюдения и точности определения входных и выходных данных: чем дольше наблюдаем за работой черного ящика и чем, соответственно, у нас больше набор данных на входе и выходе, тем больше вероятность точного прогноза выходных показателей в каждом конкретном случае.

Таким образом, для работы с черным ящиком решающее значение имеет фактор времени. Это подразумевает то, что внутреннее содержание черного ящика и закономерности в его работе не подвержены изменениям на протяжении более-менее продолжительных периодов времени (чем больше эти периоды, тем лучше).

Категория же болевого порога в силу своей субъективной сущности подвержена изменениям по определению. Особенно если учесть второй вариант ее субъективности (возможность перемены в любой конкретный момент времени под действием внешних факторов).

Иногда делаются попытки определить уровень неприемлемого ущерба без учета болевого порога. Наиболее известен в этом плане подсчет Макнамары, который определил неприемлемый ущерб следующим образом. Поражение 60–70% военно-экономического потенциала, до 1000 важнейших военных объектов и уничтожение 25–30% населения, для чего необходимо 400–500 ядерных зарядов мегатонной мощности. При этом реально от этих зарядов ущерб должен был быть больше, поскольку Макнамара в своих подсчетах учитывал не все поражающие факторы ЯО, а только ударную волну. Авторы работы «Ратификация Договора СНВ-2» считают неприемлемым ущербом поражение 20–25% населения и 50–60% промышленно-экономического потенциала страны. Свои подсчеты критерия неприемлемого ущерба для США предложил Владимир Белоус – 25 боеголовок.

Но возникает вопрос – почему выбраны именно эти показатели, а не иные? Ответ заключается в том, что подсчитывается уровень, при котором экономика, социум не смогут больше существовать. Но где гарантия, что именно этот уровень является достаточным для сдерживания тех, кто принимает решения – он может отклоняться как в меньшую, так и в большую сторону. На это можно возразить, что вряд ли рациональный политик или военный будет мириться с возмездием, которое ставит под сомнение возможность существования социума. Однако рационально мыслящий политик или военный вряд ли пойдет на потерю столицы.

Категория болевого порога подвержена изменениям и по объективным причинам. Базовыми данными для его определения является уровень развития страны и особенности ее политической культуры. Можно лишь констатировать, что чем выше уровень развития, тем ниже уровень болевого порога; чем меньше признаков демократичности в политической культуре, тем болевой порог выше. Однако в настоящее время практически все режимы недемократического характера встали на путь если не политической, то хотя бы экономической модернизации. В перспективе это приведет к изменениям в общественном сознании, результатом которого может с высокой степенью вероятности стать трансформация политической культуры и демократизация политической жизни. По форме этот процесс может отличаться от классических европейских демократических моделей. Однако этот вариант неустойчивости и изменчивости болевого порога имеет не краткосрочную, а среднесрочную и долгосрочную временную перспективу. В то же время необходимо учитывать, что такое системное изменение болевого порога не имеет ярко выраженных критериальных характеристик. Это означает, что определить во времени, когда же произошло изменение данной категории, нельзя.

Теоретически можно предположить два варианта изменения этой категории. Во-первых, плавное: по мере изменения в базовых характеристиках, связанных с уровнем развития и политической культурой происходит изменение восприятия категории болевого порога. Во-вторых, можно предположить, что изменение этой категории происходит скачкообразно: накапливается некий критический уровень изменений в базовых характеристиках, после чего происходит трансформация восприятия рассматриваемой категории.

Более вероятным представляется второй вариант. Тем не менее с точки зрения принятия решения работает первый вариант, так как невозможно определить критический уровень изменений, после достижения которого происходит пересмотр категории болевого порога. Этого нельзя сделать по тем же причинам, по каким нельзя сразу определить уровень болевого порога. Значит, надо выстраивать цепочку наблюдений за черным ящиком. Причем на каком-то этапе мы вновь столкнемся с неопределенной категорией, которую станем раскрывать тем же способом, и так до бесконечности.

Но если неизвестен критический уровень изменений и попытки его определения бесперспективны, то его достижения можно ожидать в любой момент. Поэтому с точки зрения принятия решения на практике работает вариант плавного изменения категории болевого порога. При нем ожидание изменений становится перманентным и предпринимаются меры для постоянной готовности к ним. При скачкообразном варианте изменений по приводившимся выше причинам необходима готовность к изменению категории в любой момент, то есть ожидание изменений тоже становится перманентным состоянием.

Изменения в категории болевого порога возможны постоянно. Отсутствие изменений в каждый конкретный момент времени делает более вероятным наличие этих изменений в последующем. Значит, имеет место обратно пропорциональная зависимость между временным показателем и точностью прогноза работы черного ящика. Ранее же отмечалось, что особенностью анализа на основе метода черного ящика является прямо пропорциональная зависимость между временем и точностью.

Таким образом, особенности категории болевого порога и ее изменений делают невозможным использование метода черного ящика для определения этой категории. Но тогда она становится неопределяемой вообще. Можно примерно определить уровень ущерба, при котором происходит дезинтеграция экономики и общественной жизни (без учета того, насколько этот уровень близок к фактическому уровню сдерживания). Однако этот уровень при рациональном принятии решений явно завышен по отношению к уровню сдерживания.

В то же время можно сделать вывод о том, что при проведении политики сдерживания, целью которой является обеспечение возможности нанесения противнику возмездия на уровне не ниже неприемлемого ущерба, нет смысла при определении количественных и качественных параметров группировки ориентироваться на арсенал противника.

(продолжение следует)