Только после того, как под руководством Путимцева заводом №40 была изготовлена первая партия пороховых зарядов для снарядов М-13 и М-8, предназначенная уже для фронта, конструктор в октябре 1941 года заметил на территории завода сотрудника НИИ-6 Б.П.Жукова, который приписал себе авторство на рецептуру «ПС». Что ж, бывало и не такое! Тот же самый Жуков не мог тогда предполагать, что пройдет время, и появится множество книг и статей, посвященных истории создания «катюш», чьи авторы последуют его примеру. Не имея никакого отношения к созданию этого легендарного оружия, они припишут успехи и достижения другим, фальсифицируя события, а нередко греша и полной безграмотностью.

В частности, бывший директор НИИ-6 И.И.Вернидуб в своих очерках «На передовой линии тыла» (1994 год) пошел именно по такому пути, приписывая многие достижения сотрудников НИИ-3 - сотрудникам НИИ-6. А ведь это факт, что ГКО обратился не к кому-нибудь, а в НИИ-3, обратился как к разработчику «катюш»! Как пишет Вернидуб, «по предложению Б.П.Жукова были разработаны пироксилиновые пороха с добавками неорганических окислителей (калийной, натриевой или аммиачной селитры)». Утверждаю: калийная селитра, предложенная Путимцевым, была испытана нами, а аммиачная селитра и натриевая селитра в порохе снарядов «катюш» никогда не применялись! Изготовление Жуковым экспериментальных образцов пороха с такими компонентами приводило к тому, что ржавела заводская аппаратура. Если верны утверждения Вернидуба, то где же отчет Жукова с его расчетами по внутренней баллистике?! Ведь без них нельзя было создать новые заряды из новой рецептуры пороха! Больше того, имеется наш совместный отчет с сотрудниками ОТБ-40, составленный в 1943 году, после того как были освобождены из заключения Путимцев и другие участники этой работы из ОТБ-40. Отчеты, направленные мною 4 июля и 6 сентября 1941 года в ОТБ-40, а также этот отчет хранятся в архивах одного НИИ в Казани.

Итак, НИИ-3, создав «катюшу», по сути дела выручил ее, в короткий срок разработав новую рецептуру пироксилинового пороха совместно с сотрудниками ОТБ-40. Мало кто понял, что то было величайшее достижение науки. Ни одна страна в мире не рискнула бы применить порох на летучем растворителе в реактивных двигателях, никто не знал о способе автофлегматизации. Но мы не оформляли заявку на авторское свидетельство: шла война, до приоритета ли было?! Ну а А.Г.Костиков даже не оценил моей инициативы. Если бы не порох рецептуры «ПС», задание ГКО мы бы не выполнили, и «катюши» остались бы без снарядов. Порох «ПС» прекратили производить только в 1943 году, когда в большом количестве начали выпускать нитроглицериновый порох.

Волею судьбы в 1943 году я оказалась в филиале НИИ-3, находившемся в Свердловске. Там я узнала, что НИИ-3 еще в 1942 году вернулся в Москву. В Свердловске оставили небольшой филиал. Начальником филиала назначили инженера Ф.Л.Якайтиса. Руководство филиала за участие в выполнении задания ГКО по созданию пироксилин-селитренного пороха и зарядов для двигателей снарядов М-8, М-13 и РБС-82 (реактивно-бронебойный) мне преподнесло подарок - ордер на американское платье, пирожные и бутылку портвейна. Затем мне приказали «командовать» лабораторией внутренней баллистики. Вместе со мной остались А.В.Тищенко, исполняющий обязанности инженера, лаборанты Коля Бессонов и Женя Полярный... Прибыв на место, я пошла посмотреть, какие приборы мне оставили. Обнаружила в передней комнате тридцать головок с тротилом от снаряда М-13 без взрывателей. Головки кто-то накрыл брезентом. В этой же комнате рядом ними лежали деревянные ящики с нитроглицериновым порохом, присланным заводом №98. Тут же - нагревательный шкаф. Возле окон - столы, покрашенные в черный цвет. В соседнюю комнату Тищенко принес из порохового погребка пятьсот килограммов пироксилин-селитренного пороха и разложил по всем столам пороховые шашки, сняв при этом с каждого заряда бумажную укупорку, пропитанную парафином. Я тут же набросилась на него:

- Ну что ты за работник! Разве не знаешь, что такое порох на летучем растворителе? Посмотри на ящики - ведь не зря их закрывают герметически! Зачем ты разложил столько пороха?

- Ты меня не учи! Я ищу причины преждевременных разрывов снарядов с этим порохом. Размеры здесь не те, поэтому получается большая поверхность горения, и снаряды от того рвутся.

- Здорово ты разобрался, - ответила я ему, - исследуешь порох того завода, который не дает разрывов. Кроме того, причину разрывов снарядов с порохом другого завода уже без тебя установили. Немедленно сложи порох в ящики! Подумай, столько пороха притащил в лабораторию! А если пожар? Удрать не успеешь...

Он не слушался меня. Тогда я не удержалась и сказала, что он видит перед собой своего прямого начальника, а не кого-нибудь другого. Сама сложила пороховые заряды в ящики, закрыв их поплотнее. И вдруг... Боже мой, я услышала звуки и поняла, что в соседней комнате загорелся порох. Загорелись пороховые шашки, которые Тищенко положил в нагревательный шкаф для проведения испытаний зарядов при температуре 40 градусов! Из-за этого загорелись и пороховые шашки, находящиеся в ящиках. Горящие шашки стали летать и ударяться в дверь, за которой мы находились.

Я приказала Тищенко выбраться наружу через форточку и разбить стекла в окнах соседней комнаты. Но, очутившись во дворе, он не выполнил моего распоряжения, а помчался в пожарную часть, по дороге в которую его остановил руководитель филиала Ф.Л.Якайтис. Вместе они уже прибежали с огнетушителем, считая, что я уже задохнулась: мол, там и в противогазе не продержишься!

А я боролась за жизнь. Схватила какой-то тяжеленный газовый ключ, чтобы разбить стекла. Но, практически ничего не видя, промахнулась, не добросила ключ до окна. Я задыхалась, и тем не менее, на ощупь пробовала добраться до окна. Наконец, добралась, разбила двойные стекла, поранив руку, а потом выбросилась из окна... Когда пришла в себя, почувствовала: очень кружится голова. Кругом все плакали: меня уже «похоронили». Молодость, молодость... Я встала на ноги и, пошатываясь, пошла навстречу Якайтису. Он тут же подхватил меня на руки и понес в поликлинику. Там мне дали кислородную подушку и перебинтовали руку.

В то время в стране происходили большие события. Красная Армия перешла в наступление. «Катюши», сконструированные нашим НИИ-3, наводили страх на фашистов. Ни одна крупная операция не обходилась без них. И вот обнаружилось: кое-где снаряды М-31, установленные в рамных ПУ, начали рваться при запуске. По этой причине к нам, в филиал института, в Свердловск прибыл военпред. Представив в наше распоряжение сто двигателей от снарядов М-31, он сказал:

- Все до единого они должны быть отстреляны на стенде. Будем искать виновных.

Я разобрала несколько двигателей с помощью лаборанта К.Бессонова и установила еще до опытов причину неполадок. Заряд из камеры вынимался легко, выбить же колосниковую диафрагму, смонтированную в кольце, оказалось нелегкой работой. Я решила провести сперва четыре опыта с зарядами, нагретыми до сорока градусов, и со старыми колосниковыми диафрагмами, принятыми на вооружение, чтобы показать: колосники разрушаются, закупоривают критическое сечение сопла, и по этой причине рвутся двигатели. Нужен был нагревательный шкаф, но он сгорел. Смонтировали новый. И мы приступили к испытаниям, на которых присутствовали главный технолог завода (№70) им.Ильича (выпускающего реактивные двигатели и диафрагмы), главный технолог снаряжательного завода НКБ, важные партийные чины и сотрудники НКВД.

Двигатели рвались один за другим. В Индустриальном институте и Академии им.Жуковского, расположенных неподалеку от нас, посыпались стекла из окон. Оттуда умоляли нас по телефону прекратить опыты. Пришлось им только посоветовать оклеить стекла бумагой и потерпеть: на фронте ждать не могут!

А в лаборатории слышались крики, особенно выделялся этот:

- Мы теперь разберемся, кто виноват!

Все присутствовавшие смотрели на главного технолога завода им.Ильича.

- Вот где вредительство!

Услышав эти разговоры, я поняла: стоит всем выйти из лаборатории, как работники НКВД посадят в тюрьму многих невинных людей. И все из-за того, что мало кто смыслил хоть что-то в реактивной технике.

Повысив голос, я сказала:

- Кто вам разрешил уходить? На этом участке я - командир. Уходить не разрешаю. Вы даже не хотите выслушать мнение инженера-испытателя по поводу причин преждевременных разрывов снарядов М-31. Ведь я нарочно ставила опыты так, чтобы вам объяснить это и сохранить остальные девяносто шесть двигателей от снарядов. Они еще пригодятся...

На меня с удивлением и нескрываемым интересом посмотрели.

- Принимая снаряд на вооружение, следовало бы внимательно изучить чертежи, - продолжала я. - Разве можно в двигатель с эллипсоидным сечением вставлять колосниковую диафрагму, смонтированную в кольцо?! Ко всему еще двигатель без эллипсоидного сечения отрабатывался в НИИ-3 в те времена, когда в дефиците оказался нитроглицериновый порох из-за эвакуации порохового завода №59. При отработке двигателя употребляли пороховые шашки с меньшим размером свода. А сейчас, когда пороховой завод восстановлен, от него поступают на фронт заряды, у которых увеличились и свод, и калорийность пороха. Для таких зарядов старые колосники по толщине не годятся.

На черном столе, служившем мне и классной доской, я нарисовала мелом нужную диафрагму со всеми размерами, без кольца. Толщину колосника я увеличила по сравнению с прежней. Посоветовала технологам сварить между собой колосники и предусмотреть, чтобы они при повороте в процессе заряжания прошли через наименьший диаметр эллипсоидного сечения двигателя. Главный технолог завода им.Ильича, обрадовавшись, что с него снято обвинение, зарисовал в блокнот мою конструкцию диафрагмы и сказал:

- Через несколько часов вы будете иметь такие диафрагмы.

В два часа ночи меня разбудили: это главные технологи завода им.Ильича и снаряжательного завода горели от нетерпения. И один из них попросил:

- Милочка, одевайтесь, вы должны пойти с нами в лабораторию. Надо продолжить испытания диафрагмы. Если все будет хорошо, дадим команду готовить их в достаточном количестве.

Вскоре я доставала из порохового погребка заряды, воспламенители и электрозапалы, сама снаряжала двигатели. Испытания дали положительный результат. Диафрагмы годились. Тогда же распорядились доставить сюда другие диафрагмы, и мы подвергли и их испытанию при температуре заряда плюс сорок градусов. К тому времени к нам присоединился лаборант Бессонов. Чтобы избежать головной боли от паров нитроглицерина, я поставила его следить за температурой нагревательного шкафа. С ним же мы перетаскивали снаряженные двигатели на стенд. Так без сна я проработала двадцать восемь часов. Вахтерша у порохового погребка не могла смотреть на мои мучения. Она бросила мне свою винтовку и сказала с улыбкой:

- Постой вместо меня, а я тебя подменю. Я поздоровее буду, мне нетрудно таскать тяжести. А заболеешь - так кто ж тут делом заниматься станет?

Она не слушала моих отговорок, чуть ли не силой пыталась добиться своего. Да и я сама размякла, все тело ныло, но слабость недолго туманила мой мозг. Я тотчас отдала вахтерше ее винтовку.

- Не оставляйте пост, не то вас уволят.

Все сто двигателей снарядов были отстреляны. Потом, уже после такой тяжелой работы, страшно болели руки, ноги, поясница. Спать я однако не легла: нужно было еще писать отчет. Да и военпред торопил нас: с этим отчетом ему предстояло лететь в Москву. Легко представить себе, как я мучалась над каждой фразой: глаза слипались, буквы прыгали. Когда машинистки забрали все странички готового текста, военпред потеплел, начал меня нахваливать.

- Я про вас расскажу. Вы заслуживаете самой высокой награды. Ведь это вы отработали всю внутреннюю баллистику, да еще ваша деталь, без которой снаряд не смог бы поступить на вооружение!

- Да знаю, как меня наградят...